— Почему ты спрашиваешь?

Интересно. Похоже, у Тайлера может оказаться не меньше проблем, связанных с матерью, чем у меня. «Чем у меня было», — улыбаюсь я. Наверное, пройдет какое-то время, прежде чем я привыкну к мысли, что она мне уже не враг.

— Без какой-то особой причины. Просто я поняла, что ваша семья разбросана по разным штатам, вот и подумала, часто ли тебе случается ее увидеть? И все.

— Ну, из Нью-Йорка, когда я там. до Майами лететь совсем недолго. — пожимает плечами Тайлер. — Теперь она снова вышла замуж, так что я приезжаю не так часто.

— Ее новый муж тебе не нравится? — спрашиваю я.

— Можно сказать так: над ним хирург потрудился даже больше, чем над ней.

Хм-м-м, это объясняет, почему Тайлера — предположительно — привлекает такая естественная (то есть — несовершенная) женщина, как я. Подумать только, а ведь я могла бы сейчас лежать на операционном столе, если бы не поехала в Италию.

— У меня есть знакомый в Англии, который думает сделать операцию, — начинаю я. — Как ты думаешь, что приводит людей к такому решению? — Мне любопытно узнать, как Тайлер на это смотрит.

Он пожимает плечами.

— Что касается моей матери, то она — бывшая Мисс Флорида. Я думаю, она слишком долго сравнивала себя теперешнюю с тем, как она выглядела в день коронации. У нее в гардеробной висит такой большой портрет в рамке. Мне кажется, ей уже пора его снять.

Пока официант наливает вино в такие пузатые бокалы, что туда поместился бы грейпфрут, Тайлер молчит, а потом спрашивает:

— Твоя мать ложилась под нож?

Меня передергивает от этого выражения, я почти чувствую прикосновение острого лезвия.

— Ни в коем случае! И никогда не ляжет. Она всегда была против этого. Да ей это и ни к чему.

— В половине случаев это не имеет значения. Моя мама выглядела великолепно, просто ей уже нельзя было дать двадцать лет.

— А теперь она выглядит, как женщина средних лет, перенесшая несколько пластических операций?

— Именно, — вздыхает Тайлер. — Все мамины подруги этим увлекаются. Но самое смешное, что никто из них после операции не выглядит лучше, чем до.

Когда оперируют лицо, это совсем другое дело, говорю я себе. Он ведь не поскупился бы, чтобы избавиться от живота. Но что, если мы с Клео подсядем на это дело и займемся потом подбородками и скулами? Впрочем, это слишком дорого — никаких дедушек не хватит на длительное финансирование подобных проектов.

— Моя мама тоже не очень умеет выбирать мужчин, — говорю я, пытаясь отыскать точки соприкосновения.

Тайлер приподнимает бровь.

— Твой отец не в счет, естественно. — поправляюсь я. — Он — сокровище!

Мне везет — именно в этот момент появляется официант с нашим заказом, что несколько сглаживает неловкость ситуации. И хотя передо мной — тарелка дымящейся пасты и салат, которого хватит, чтобы набить подушку, я не удерживаюсь и спрашиваю:

— А можно нам еще вот это? — Я указываю на соседний столик, куда только что принесли нечто, очень похожее на мелко порезанную красную капусту — я ее обожаю.

— Вы хотите попробовать? — с энтузиазмом откликается официант.

— Да, пожалуйста!

Через пару минут он возвращается с полной тарелкой. Я тут же принимаюсь жевать, но вкус какой-то незнакомый. Я пытаюсь определить:

— Странно, немного похоже на бекон… — Я хмурюсь в недоумении.

— Прошу прощения. — Я подзываю официанта и шепчу: — Что это?

— Конина, — объявляет он и убегает по своим делам, я мне остается только давиться тем, что я уже набрала в рот.

Тайлер чуть со стула не падает от смеха.

Так вот что он считает смешным. Мне кажется, только несколько часов, проведенных в опере, смогут стереть улыбку с его лица.

Когда Тайлер впервые упомянул, что после обеда отведет меня на «Травиату», я была поражена. Венецианские оперные сезоны славятся по всему миру. Кроме того, у меня появился шанс почувствовать себя так же. как Джулия в «Красотке»: грудь вздымается от вздохов, на глазах — слезы. В каком- то смысле я была даже в более выгодном положении. Им-то приходилось сидеть в закрытом театре, я же отправлюсь на бывшую арену гладиаторских боев под открытым небом, вместе с еще 16 999 зрителями. Что может быть лучше живой музыки под звездами летней ночью? Ах, ну да — живая музыка под звездами летней ночью рядом с любимым. Этот раз будем считать репетицией.

Когда мы усаживаемся, я почти физически ощущаю всеобщее нетерпение. Огромный зал заполнен влюбленными из самых разных слоев общества, они надели свои лучшие платья и готовы с восторгом ловить каждую ноту. Мне кажется невероятной царящая вокруг тишина — здесь собрались тысячи людей, но не слышно ни единого шороха, ни одного покашливания, все так увлечены ожиданием представления, что можно услышать, как падает булавка. Или программка. (Я знаю точно, потому что я свою уронила.)

Мне стыдно, и я чувствую себя ужасной мещанкой, но уже минут через сорок я начала отвлекаться. Некоторое время я забавлялась размышлениями о том, что «La Traviata» в переводе значит «заблудшая женщина». Потом вспомнила, как тогда на Пьяццетте шутила с ПБ, что я якобы проститутка, а теперь вот сижу с его сыном и слушаю оперу о куртизанке. Но это меня развлекало недолго. Радует тот факт, что не надо поддерживать беседу с Тайлером, благодаря чему у меня есть время спокойно поразмышлять о Люка. Однако еще через два часа мне становится почти невыносимо. Мы взяли напрокат подушки на наши раскладные металлические стульчики, но этого оказалось совершенно недостаточно. Я не понимала, как все остальные умудряются сидеть совершенно спокойно — особенно те. чьи ягодицы не отличаются особенной мягкостью. Что касается Виолетты (той самой куртизанки), умирающей от чахотки и расстающейся со своей единственной любовью, чтобы не запятнать боготворимое имя. то все оказалось довольно блекло. Потом, во время сцены яркого и шумного бала в высшем обществе, в центре сцены появился голый по пояс и совершенно потрясающий танцор — он просто покорил публику.

«Как странно, что в оперном спектакле самые бурные аплодисменты срывает танцор», — раздумывала я во время третьего или четвертого антракта (я сбилась со счета).

— Который из них горбун? — с манчестерским акцентом спросила сидящая поблизости женщина своего мужа.

— Горбун — это «Риголетто», глухая тетеря, ты не на той странице. — ответил он. выхватывая у нее программку.

Мне пришлось признать — пусть только самой себе, — что я разочарована. И дело не в спектакле, а во мне самой, в том, как я реагировала. Мне хотелось, чтобы меня переполняли эмоции, чтобы сердце разрывалось от сопереживания, но этого не случилось. В следующий раз я лучше подожду, пока «величайшие арии мира» — отрывки из «Чио-Чио- сан», «Кармен», «Богемы» — не соберутся показывать по телевизору…