мира грёз, я чувствовал себя опустошённым. Осознание того, через что мы прошли в сражении с древним зергом, удержавшись на той тонкой грани невозврата, было невыносимым. Цена оказалась непомерно ужасной: четыре души почти полностью выгорели, оставив после себя лишь голые ядра, более полутора тысяч душ получили увечья, а миллионы были ранены. Орки добровольно отдавали части своих духовных оболочек душ.

Я был настолько истощён морально и физически, что моментально вырубился на месяц с лишним и это чудо, что душевные раны не открылись. Моя душа бурлила, в ней снова начались изменения, и система полностью слилась с моим разумом, лишив меня личной шизы. Часть энергии с духовных оболочек уходила на формирование и уплотнение энергетических каналов, но большая её часть направлялась в ядро, и я не понимал, что с ним происходит, никакими способами я не мог проанализировать это действо.

Как только я проснулся, меня окружили внучки и биологи. Они быстро утащили меня на обследование, не дав мне даже шанса на какое-либо сопротивление, и вокруг моей «тушки» собрался целый консилиум. Дети были немного заторможены от переполнявших их чувств, во главе которых я чётко чувствовал всепоглощающую печаль, но выполняли необходимые процедуры со мной профессионально. Я же держался благодаря своему упрямству и силе воли, не в силах забыть имена тех, кто погиб или пожертвовал своими душами.

Дети, казалось, не замечали моего настроения, их не пугали эманации моей агрессии, исходившей от души, хотя от меня несло гневом и яростью, я был в бешенстве. Не знаю, что меня останавливало и удерживало от непростительных действий: воля или гены верности расе. Я знал одно: если бы рядом не было моих деток, я бы точно потерял контроль над собой, а оказавшись среди диких, устроил бы кровавую вакханалию, чтобы выплеснуть всю накопившуюся ярость и гнев.

Я не злился на детей. Нет, я никогда даже не допускал таких мыслей. Они просто делали все, что могли. Моя ненависть была направлена на меня самого, на мою слабость и на тварь, из-за которой все это произошло. Воспоминание, как душу древней твари рвали на части, наполняло меня отвращением, а не садисткой радостью. Я с садистским удовольствием поглощал оторванные на живую куски его оболочки, не останавливаясь даже когда осознал, что его душа ушла на перерождение, я даже неосознанно практически остановил поглощение и переработку кусков его души, ведь мне так хотелось растянуть данный процесс. Меня грела мысль, что мои дети обглодали его, и я знал, что его душа начнёт развиваться с нуля. Даже Кристина, выжигая свою душу в ритуале, оставила огрызки своей души.

Мне хотелось увидеть дочь и внучек, побыть среди мелких, а не проходить обследования. Но деваться было некуда. Во-первых, так было положено, я сам установил эти правила. А во-вторых, дочь была занята. Если бы я свалился просто от переутомления, и моему организму потребовалась бы серия небольших мутаций, которые я и сам смог бы провести для себя, то помощь мне была не особо нужна, разве что меня отправили в лечебный бассейн для верности процессов. А вот всем тем, кого доставили с поля битвы, помощь дочки требовалась срочно. Она была самой сильной в области биологии и врачевания душевных повреждений. Дочери приходилось девять раз удерживать Звёздочку от ухода на поля вечной охоты. Она металась среди самых пострадавших вместе с катарами и биологами, вытаскивая их почти с того света, латая души и тела раненых.

Меня мурыжили и обследовали целый день, но я терпеливо ждал результатов. Оказалось, жить буду. Мутации, которые произошли с моим телом, оказались полезными, в общем ничего плохого с моей тушкой не произошло.

Например, у меня появились четыре новые конечности — щупальца с острыми лезвиями на концах. Они начинались у основания лопаток, ближе к позвоночнику и могли вытягиваться до 15 метров. Щупальца обладали высокой пси-проводимостью и в случае необходимости могли покрываться миллионами мелких костяных серповидных наростов.

Остальные мутации были менее заметными: увеличилась плотность кожи и хитина, возрос КПД мышечной ткани на 24 %, улучшилась адаптация к перепадам атмосферного давления, лёгкие обзавелись улучшенной системой переработки воздуха, возросла сопротивляемость ядам, самое главное нововведение в моём организме — у меня подросло сопротивление низким температурам. Биологи уже обсуждали возможность передачи некоторых мутаций другим видам.

Главная наша биологическая уязвимость — это низкие температуры, как и у диких. Да, у нас с этим дела обстоят получше благодаря моим генам и генам животных с Земли, но ничего сверхвыдающегося. Просто на Зерусе нет мест с минусовыми температурами, а вот особо горячих — сколько хочешь. У роя был механизм защиты от минусовых температур, и весьма хороший. Но насколько я помню, в одной из миссий, где Керриган напала на колонистов серых, рою попалась эссенция уникального вида, которая выработала защитный механизм от экстремально низких температур. Поэтому данные гены внесли в обязательный список для получения.

Войдя в кабинет, я увидел грустную и молчаливую Лику. Они были очень дружны с Листочком, и сейчас мелкая возилась с новорождённой нэко в первые дни её жизни. Как я и предполагал, поля вечной охоты не смогли надолго удержать особо повреждённые души. Всего десять минут. Но за эти десять минут все четыре души, почти голые ядра, насыщались всеми обитателями нашего аналога загробного мира. Каждый хотел помочь тем, кто отдал нам себя без остатка.

На полях вечной охоты сейчас тоже слегка неспокойно. Столько больных душ, которые нуждаются в заботе и лечении! Траур охватил как реальный мир, так и загробный. Атмосфера своеобразная, и неудивительно, ведь много триллионная раса псиоников начала грустить и впадать в печаль, оплакивая своих братьев и сестёр. Все дела были отложены на ближайшее будущее. Единственное, что пришлось решить, — это церемонию погребения. При молчаливой поддержке других видов либри принесли мне на одобрение проект дополнительной крипты на столичном мире, к которой будет прилегать аллея героев, где установят статуи тех, кто принёс столь великую жертву на алтарь нашей победы.

Когда пришла Лютик, она была очень тихой, в её глазах стояли слёзы, а эмоции бушевали. Мы уже привыкли к тому, что смерть — это не прощание, и можно будет поговорить с умершим. Нет, смерть не пугала моих детей и раньше, но знание о том, насколько повреждёнными ушли на перерождение души наших близких, вызывало грусть.

Шмыгая