– Ребята заканчивают последнюю тренировку, – после обычных приветствий и церемонных представлений сообщил атташонок. – Завтра начинается «показуха»…

– Не последнюю, а заключительную! – жестко поправил я.

– Простите?

– В авиации случайных слов нет. Слишком близко к Богу…

– Ах да, конечно, заключительная. Простите!

– А знаете, у меня есть идея! – чтобы замять неловкость, предложила Катерина. – Пойдемте куда-нибудь в паб! Только в настоящий, старый… И чтобы бармен был с диккенсовскими бакенбардами! Я знаю один такой…

– Принимается! – согласился я, хотя с большим удовольствием утащил бы ее в отель – первый экзаменационный билет был у меня наготове.

Должен признаться, я всегда с нетерпением ждал того момента, когда из гордой, насмешливой, знающей себе цену женщины она превращалась в рабыню, заглядывающую в глаза своему повелителю. Иной раз превращение давалось ей непросто, а мне как раз это и доставляло особое удовольствие. Странно, но у меня в кабинете или в совершенно внезапном месте, к примеру в лифте, это превращение происходило быстро, даже мгновенно. Но в спальне, в почти супружеских обстоятельствах… Я внимательно следил за тем, как медленно, словно оттягивая время и приговаривая себя к неизбежному, она раздевается, старательно раскладывает на креслах одежду. Мне даже иногда казалось, будто Катерина шепчет какие-то заклинания и мучительно ждет превращения, а оно все не наступает. «Отвернись! – иногда, очень редко, просила она. – Ты мне мешаешь…» Я, превозмогая любопытство, отворачивался. Зато потом…

– А ты знаешь, какой у нас номер? – шепнула Катерина, когда мы ехали в машине в паб.

– Какой?

– Для молодоженов!

«Интересно, – подумал я, разглядывая широкую спину расположившегося на переднем сиденье атташонка, – успел он побыть “молодоженом” или все-таки нет?»

Мы сидели в пабе «У трех львов» на высоких стульях и тянули холодный черный, как кофе, «Гиннесс». Атташонок рассказывал о лондонской скучище, а я незаметно поглаживал Катькино колено. Иногда мы встречались с ней взглядами.

«Эх ты, не могла потерпеть неделю!» – молчаливо укорял я.

«Боже мой, Зайчуган, ну какое это имеет значение!» – так же без слов отвечала она.

У нас за спиной работал телевизор, и моего английского хватало лишь на то, чтобы по интонации и особой информационной скороговорке понять, что идут последние новости. Неожиданно Катька и атташонок как по команде обернулись и уставились в телевизор. Я последовал их примеру. На экране чуть подрагивал стоп-кадр – огненный шар взрыва. Из слов диктора я уловил, что во время тренировочного полета на авиабазе в Фарнборо столкнулись два МиГа и оба летчика погибли. В сердце образовалась бездонная оторопь. Так бывает, если звонишь кому-нибудь, чтобы поздравить с днем рождения, а тебе говорят, что человек полгода как умер.

– Когда? – прохрипел я.

– Два часа назад… – отозвался кто-то из них.

– Может, чехи? У них тоже МиГи, – с надеждой предположил побледневший атташонок.

– Нет, не чехи!

Я-то сразу все понял. Это могли быть только наши. Чехи выступали большой группой, делая обычный проход плотным строем над аэродромом. И двумя тут дело не обошлось бы.

– Их больше нет, – прошептала Катерина, по-детски закрыла лицо руками и заплакала. Этот плач мне сразу не понравился.

– Подождите, сейчас будут подробности! – заволновался атташонок. – Они обещали новые подробности через минуту.

– Боже, какая я дура! – сквозь рыдания твердила моя возлюбленная секретарша. – Какая дура…

– Вот! – Подполковник показал на экран телевизора.

Там появилась новая картинка. Медленными рывками один МиГ догоняет другой и… таранит его. Такого еще не было! Талалихин хренов! Неторопливо разрастается взрыв – и горящие обломки расползаются по всему экрану.

– Jesus Christ! – вскрикнул бармен, схватившись за бакенбарды.

И вдруг посреди этого замедленного огненного кошмара неторопливо расцвели два спасительных парашютных купола. Невероятно! Но диктор, с восторгом, каким обычно сопровождается внезапно забитый гол, уже сообщал, что, по уточненным данным, оба летчика катапультировались и живы. Им даже не понадобилась госпитализация. Крепкие русские парни!

И тут я заметил, что Катерина больше не плачет, а смотрит на экран с каким-то непонятным стервозным восторгом. Мне стало окончательно ясно: без нее дело не обошлось.

Атташонок, наскоро попрощавшись, ринулся в посольство за инструкциями. Как я понял позже, для него в эту минуту было важно добиться, чтобы из Москвы не присылали комиссию, а все разбирательство доверили ему. Иначе – прощай скучный Лондон и белый китель! Катерину я отправил вместе с ним – для сбора информации. И то, как он, поколебавшись, согласился взять ее с собой, окончательно убедило меня: они тут в мое отсутствие времени зря не теряли. Но нет худа без добра – зато у меня теперь свой человек во вражеском логове. Я знал одного замминистра, который специально подкладывал свою юную секретаршу вышестоящим товарищам, и та вместе с начальственной спермой собирала секретную околоправительственную информацию. Теперь он уже вице-премьер, и кому нынче подкладывает свою секретутку – можно только догадываться! И все-таки Катька – стерва…

Но на ревность времени не оставалось – я сломя голову помчался в отель, где разместилась наша делегация. Все участники событий, кроме руководителя полетов, были в сборе и расположились вокруг журнального столика так, будто ничего особенного не случилось. Судя по остаточному объему жидкости в квадратной бутыли, они уже прилично хватанули казенного спирта – медицинская помощь им все-таки понадобилась. Один из катапультантов, Федор Иванович Базлаков, миниатюрный мужичок с седеющим ежиком, потренькивал на гитаре. Второй, Витя Вильегорский, молодой еще парень с румяным лицом отличника боевой и политической подготовки, полулежал на диване. Оба они были почему-то в тренировочных костюмах нашей олимпийской сборной. Рядом устроились несколько хмурых механиков. Когда я вошел в штабной номер люкс, вся компания грустно и нестройно запела под гитару:

– Ну, ребята, – выдохнул я, не зная, с чего начать.

– Что – ребята? Это, Шарманов, все твоя сучка-секретарша! – рявкнул Базлаков. – Таких к авиации близко подпускать нельзя!

Как впоследствии выяснилось, он и был главным виновником столкновения: передал ведомому, что газует, а сам вдруг сбросил обороты.

– Ладно тебе, все бывает, – рассудительно отозвался Вильегорский. – Живы – и слава богу!