Тем временем бедная миссис Стерк сидела в гостиной Дома у Кладбища, прислушивалась, гадала и усердно работала спицами. Час, когда должен был вернуться ее Барни, минул, и, немного подождав, она послала в казармы, потом в клуб, а под конец в Королевский Дом — справиться о мистере Стерке у полковницы Страффорд. В первый раз расспросы оказались бесполезны, во второй, поздно вечером, когда все уже готовились ко сну, — тоже. В домах постепенно гасли огни, закрылись двери «Феникса», спали слуги миссис Стерк, и весь городок притих и задремал. А бедная миссис Стерк все сидела в гостиной, и с каждой минутой ее волнение и страх росли.

Ее пропавший без вести солдат не нашелся, и Леонора час за часом, не сходя с места, прислушивалась. Но под окном не раздавалось ни единого звука, который бы даровал ей хотя бы малейшую надежду: ни размеренного звона копыт и огненного ржания лихого скакуна, ни голоса призрачного всадника, напевающего: «Хо-ло, хо-ла… жизнь моя, любовь моя!»{127}

Бедная миссис Стерк! Она на несколько дюймов приподняла оконную раму, чтобы издалека различить топот копыт. Она забыла, что у ее мужа сегодня не было лошади и он должен был возвращаться пешком. Однако, проникая через узкое отверстие, ночной ветер издавал отвратительные звуки: то волчий вой, то рыдания; доносились они слабо, словно бы издалека, и в них чудились одновременно и отчаяние и насмешка.

Чтобы ободрить себя, миссис Стерк то и дело произносила вслух: «Как шумит ветер». После этого она шире открывала окно. Но свеча начинала мигать, пламя бешено прыгало, и растерянная леди боялась, что оно потухнет. Тогда она совсем закрывала окно, потому что не в силах была дольше выносить эти зловещие завывания.

Пошел третий час ночи, и у миссис Стерк возникло новое опасение: как бы Барни не рассердился, если вернется и обнаружит, что она не ложилась и ждет.

Поэтому она легла в постель, но не успокоилась, а принялась терзаться еще больше; в ее уме проносились догадки и различные страшные картины, пока за окном не послышались кукареканье раннего петуха и крик галки, которая, едва занялось утро, начала кругами носиться у самого карниза, показывая, что новый день со своими заботами уже пришел; Барни, однако, не возвращался.

В начале восьмого утра доктор Тул, за которым по пятам следовали Юнона, Цезарь, Дидона и Стервец, нанес полудружеский-полупрофессиональный визит в Мельницы.

Бедной маленькой миссис Наттер стало немного лучше — во всяком случае, не без помощи лекарств, она успокоилась. В меру своих возможностей ободрив больную, доктор побеседовал в холле с Могги: об исчезновении Наттера, о том, как миссис Макан видела его на берегу и с тех пор он вблизи дома не показывался. И тут Тулу пришла в голову мысль, которую он чуть было не высказал вслух, но сдержался и только спросил:

— Какая на нем была шляпа?

Могги ответила.

— А было на ней его имя или еще какая-нибудь пометка?

— Две большие буквы — Че и Эн.

— Понятно; а есть ли еще приметы, по которым ее можно узнать?

— Ну да; недавно — в прошлом месяце — я подшивала подкладку красным шелком, тогда и буквы запомнила.

— Ага; а ты уверена, что он надел именно эту шляпу?

— А как же, остальные-то вот, все на месте. — И Могги показала на шляпы, которые висели перед ними на крючках вешалки.

— Ну вот что, Могги, последи, чтобы хозяйка не унывала, подбадривай ее. Я сказал, что хозяин со вчерашнего вечера занимается делами с лордом Каслмэллардом, и ты ничего другого не говори, не беспокой ее и во всем потакай.

Тул быстрым шагом отправился обратно в город, зашел в казармы и спросил, нельзя ли повидать адъютанта, а также осмотреть шляпу, которую выловил у Кровавого моста капрал; и — клянусь Юпитером! — сердце у доктора подпрыгнуло и он почувствовал, что бледнеет: на шляпе обнаружились те самые буквы — ЧН — и неуклюжие стежки красными шелковыми нитками на подкладке.

Тул немедля удалился и нанял работника, чтобы тот в ближайший час обшарил дно реки.

Доктор Уолсингем, возвращаясь после утренней прогулки верхом к Островному мосту, застал этого искусника, вооружившегося канатами и большими баграми, на противоположном берегу за работой. Доктор — человек пытливого ума — никогда раньше не видел подобной процедуры и поэтому после недолгого размышления крикнул:

— Эй, любезный друг, что это вы там ловите?

— Управляющего имением, — ответствовал Айзек Уолтон.

— Управляющего имением? — не веря своим ушам, переспросил священник.

Мрачный удильщик не отозвался.

— Этот джентльмен здесь утонул? — не отступался доктор Уолсингем.

Человек на том берегу ограничился взглядом и кивком.

— Будьте любезны, а как его имя?

— Старый Наттер с Мельниц, — последовал ответ.

Священник издал горестное восклицание и уставился на равнодушного удильщика, который все время не вынимал изо рта трубки, почему и не был расположен к беседе. Доктору о многом еще хотелось спросить, но он воздержался, поскольку деревня была в двух шагах. При повороте на мост ему встретился Тул, который, прислонясь к его лошади, поведал всю печальную историю целиком.

Дейнджерфилд отправился в то утро на реку с удочкой и сетью, прихватив Айронза, своего рыболовного fidus Achates[44]{128}. Погода стояла подходящая, пасмурная, но Айронз был еще более неразговорчив, чем обычно, а язвительный рыбак не спускал глаз с потока и, казалось, пребывал в непостижимо благодушном настроении. Раз или два его очки разворачивались в сторону Айронза с циничным посверкиванием, словно Дейнджерфилд готовился отпустить одно из своих едких замечаний; но, оставив шутку (в чем бы она ни заключалась) при себе, он резко отворачивался и вновь сосредоточивал внимание на водяной ряби, мухе и скромных серых форельках.

Наконец Дейнджерфилд, с той же веселостью во взгляде, бросил через плечо:

— Вы помните Чарлза Арчера?

Айронза этот вопрос, казалось, ошеломил; клерк побледнел, опустил глаза и принялся молча рыться в куче снастей.

— Эй, Айронз! — настоятельно окликнул Дейнджерфилд, не давая ему увильнуть от ответа.

— Помню, — угрюмо отозвался Айронз, — хорошо помню, но лучше бы не помнил, и говорить о нем мне неохота — это все.

— Ладно, но Чарлз Арчер здесь, мы ведь его видели — не так ли? — и он, как и прежде, сущий дьявол, — сказал Дейнджерфилд и, не скрывая удовольствия, захихикал; он искоса рассматривал Айронза через очки и, судя по всему, упивался его замешательством. — А он видел вас — так он говорит — и догадывается, что вы видели его. А?