Но поскольку она поднялась одновременно с ним и успела заметить, чем он был занят после разговора с Блэквудом, то отвела его в сад, в тот уголок, который он предпочитал всем остальным и называл его не иначе, как вахтенный мостик:

— Что с вами, мой друг? — спросила она его. — Что-то не дает вам покоя, о чем вы не хотите говорить мне.

Нельсон выдавил улыбку.

— Я хочу сказать, — ответил он, — что являюсь самым счастливым человеком на свете. Могу ли я, в самом деле, пожелать чего-либо еще, богатый вашей любовью и в окружении своей семьи? Я и шести пенсов не дал бы взамен на то, чтобы моим дядей был король.

Эмма перебила его:

— Я знаю вас, Нельсон, — сказала она, — и вы напрасно пытаетесь меня провести. Вам известно, где неприятельские эскадры, и вы видите их уже поверженными и были бы несчастнейшим из людей, если бы честь разгромить их досталась кому-либо другому.

Нельсон посмотрел на нее, словно хотел о чем-то спросить.

— Что ж, мой друг, — продолжала Эмма, — разбейте эту эскадру, завершите дело, столь успешно вами начатое; эта победа будет вам наградой за два года усилий и невзгод, которые вы претерпели.

Нельсон продолжал смотреть на свою возлюбленную, но что бы он ни думал, его лицо не выражало в эту минуту ничего кроме признательности.

Эмма продолжала:

— Какой бы ни была горечь вашего отсутствия для меня — предложите свои услуги отечеству, как это вы делали всегда, и немедленно отправляйтесь в Кадис. Ваша служба будет с благодарностью принята, и это вселит спокойствие в ваше сердце. Вы одержите последнюю и самую славную победу и затем счастливый возвратитесь и с честью обретете здесь покой.

Нельсон молча продолжал смотреть на нее, затем, с глазами полными слез, воскликнул:

— Благородная Эмма! Храбрая Эмма! Да, ты словно прочла в моем сердце; да, ты проникла в мои мысли. Не было бы Эммы, не было бы больше Нельсона. Ты меня превратила в того, кем я являюсь сейчас; сегодня же я поеду в Лондон.

«Виктория», вызванная телеграфом, в тот же вечер была в водах Темзы, а на следующий день все было готово к выступлению.

Они провели вместе еще десять дней. Последние пять из них Нельсон почти целиком проводил в Адмиралтействе; 11-го они совершили последний визит в милый их сердцу Мертон, провели вместе весь день 12-го и всю ночь.

За час до рассвета Нельсон встал с кровати и проследовал в покои своей дочери, наклонился над ее кроватью, в молчании помолился, с большим жаром и многими слезами: он был очень религиозный человек.

В семь утра он попрощался с Эммой: она проводила его до экипажа; здесь он долго прижимал ее к своему сердцу. Слезы в обилии текли у нее из глаз, но она пыталась улыбаться и вся в слезах говорила ему:

— Не начинайте сражение, не увидев птичку опять.

Чтобы реально оценить человека, следует измерить его не с высоты заслуг, а с самого дна его слабостей.

Вот легенда из жизни Нельсона, о птичке.

В первый раз Эмма Лионна увидела «героя Нила», как в ту пору его называли, когда, как мы уже говорили, он вернулся после Абукира. Уже в его объятиях она почувствовала себя плохо, и Нельсон отвел ее в свою рубку; в минуту, когда она пришла в себя, в окно влетела птичка и села на плечо Горацио.

Открыв глаза, Эмма, которая, возможно, и не закрывала их, спросила:

— Что это за птичка?

Нельсон улыбнулся и, усмехаясь, ответил:

— Это мой добрый гений, сударыня; когда рубилось дерево, из которого была изготовлена мачта корабля, в его ветвях скрывалось крохотное гнездо ткачика, и каждая моя победа предварялась прилетом этого крохотного очаровательного создания, будь я в Англии, в Индии или в Америке. Несомненно, какая бы победа ни ждала меня, эта птичка меня навестит. И напротив, если я сражался, не увидев ее накануне или в тот же день, меня ждала беда, это точно.

И действительно, птичка своим прилетом возвестила ему самую громкую его победу, которую звали Эмма Лионна.

После бомбардировки Копенгагена он только и делал, что просыпался под пение этой птички, хотя абсолютно не понимал, как она влетала к нему в каюту.

Вот к чему относились слова Эммы: «Не начинайте сражение, пока опять не увидите птичку».

Нельсон приехал в Портсмут утром следующего дня, и 15-го сентября он вышел в море.

Но погода была столь неблагоприятной, что «Виктория», невзирая на опыт команды, была вынуждена еще два долгих дня простоять в виду британского берега.

Эта задержка позволила Нельсону перед тем, как отправиться в морские дали, послать две записки, полные трепета и нежных чувств: одну — своей дочери, а вторую — своей возлюбленной; последняя была пронизана скорбными предчувствиями.

В конце концов установилась благоприятная погода, и можно было покинуть Ла-Манш, а 20 сентября в шесть часов вечера он на всех парусах приблизился и объединился с флотом под Кадисом, состоявшим из двадцати трех кораблей резерва под началом вице-адмирала Коллингвуда.

В этот же день ему исполнилось сорок семь лет.

1 — го октября в еще одной записке он сообщил Эмме о своем соединении с Коллингвудом и о нервическом припадке — они у него случались с тех пор, как его ужалила змея.

Вот это письмо:

«Моя дорогая Эмма, это такое для меня утешение — взять в руки перо и черкнуть вам строку. Потому что сегодня утром, около четырех часов, у меня был тяжелый спазм, который меня вконец обессилил. Думаю, один из этих припадков в скором времени убьет меня. Однако же все прошло к этому времени, и я не чувствую никаких его последствий, кроме огромной слабости. Вчера я писал в течение семи часов: возможно, причиной приступа была усталость.

Я примкнул к флоту поздним вечером двадцатого сентября и связался с ним лишь на следующее утро. Думаю, мой приезд воспринимается очень хорошо, и не только со стороны офицеров, но и со стороны каждого из моряков по отдельности, и когда я объяснял им план сражения, это было для них откровением; после моих слов все вскочили, возбужденные охватившим их энтузиазмом; были даже такие, которые не могли сдержать слез. Это что-то новое, особое и в то же время простое, и если удастся использовать этот план против французского флота, победа будет верной. «Вы окружены друзьями, полностью доверяющими вам!ρ — кричали мне все офицеры. Может, среди них и были Иуды, но большинство точно было счастливо, что командовать ими буду я.

Я только получил письмо от короля и королевы неаполитанских, ответ на мои последние письма от 18 июня и 12 июля. Ни слова для вас! В самом деле, этот король и эта королева заставят покраснеть саму Неблагодарность! Прилагаю копии этих писем к моему, а оно с первой же оказией отправится в Англию, чтобы сообщить вам о том, как я вас люблю.

Птички еще нет: но время терпит.