Жанна собрала банкноты и спрятала их в сумку. С Николасом она рассчитается часами. Отдаст ему «Картье», за которые в свое время выложила две тысячи евро. Она никогда не любила эти часы. Купленные на собственные деньги, они служили вечным напоминанием о том, что ей никто и никогда не делал подарков.

На улице Жанна снова взглянула на Николаса. Тот не скрывал злости. Меня не проведешь, говорил весь его вид. Жанна поняла. Если она хочет, чтобы водитель участвовал в этой авантюре, ей придется выложить еще семьсот долларов. Как минимум.

Они договорились с Николасом, что он заедет за ней в половине двенадцатого. Ужинать с ним она не пошла. Не хотелось разговоров. Надо собраться с мыслями. Все же она затевала не совсем обычное дело. Раскопать труп священника, скончавшегося четверть века назад, и украсть у него погребальную «подушку» — дневник.

Наконец-то она смогла принять душ. Из крана лилась тонкая струйка чуть теплой воды. Но она так драила себя мочалкой, что даже согрелась. С улицы доносились крики попугаев. Она слышала их перекличку, пока мылась. Музыкальное сопровождение.

Она посмотрелась в зеркало. Хм, ничего. Очень даже ничего. На лицо вернулись краски. Ей на ум пришла Джулианна Мур, особенно один эпизод из фильма режиссера Роберта Олтмана «Короткие истории». Героиня скандалит с мужем и попутно гладит юбку. С голой задницей. В свое время эта сцена ее шокировала, но сейчас, по прошествии времени, она поняла ее красоту. Светящаяся кожа, рыжеватый пух в низу живота… Абсолютно импрессионистское решение… Интересно, она знала Огюста Ренуара? Мысли скакали с предмета на предмет. Конец XIX века… Абсент… Тома…

В приливе самоуважения она вдруг поняла, что сейчас могла бы сделать с ним все, что угодно. Взять его тепленьким. Только он ей больше не нужен. Новый пируэт мысли. Антуан Феро. Его она тоже потихоньку начала забывать… Что с ним? Где он? Остался в Никарагуа? Бросил расследование и вернулся в Париж? А может…

Она встряхнулась. Расчесала волосы. Нанесла на кожу крем. Оделась. В крошечной ванной комнате, заполненной паром и теплом ее собственного тела, ей наконец удалось согреться. И тошнота понемногу отпускала. Одна. Вокруг неизвестность. Но, странное дело, она чувствовала себя менее уязвимой, чем в Париже. Головные боли отступили. И приступы беспричинной тревоги тоже. Вдруг до нее дошло, что она перестала принимать эффексор. Да, ее подстерегали опасности, но это были реальные опасности. И это хорошо.

Она спустилась в пустой ресторан. Устроилась на застекленной веранде с видом на озеро. Разглядеть, что творится на улице, отсюда, из слишком ярко освещенного зала, было невозможно. Деревянные столы. Свечи в бутылках черного стекла. Желтоватого оттенка крашеные стены. Унылое местечко…

Она наугад выбрала из меню блюдо, название которого в буквальном переводе означало «фаршированное по-черному». Ей принесли кусочки курицы, плавающие в остром соусе, украшенные жареным луком, ломтиками маринованной свинины и яичным белком. И рис. Она заставила себя поесть. Ночью надо быть в форме. Перца повар не пожалел. И жира. У еды был привкус земли и корней. На ум сразу пришел человек в красной бандане. Она как наяву услышала его голос: «За кукурузного!» Аппетит окончательно пропал.

— Нравится?

Жанна чуть не подскочила на стуле. Рядом стоял Николас.

— Пытаюсь набраться сил.

— Ты представляешь себе, что нам предстоит? Понимаешь, что все это означает для индейца?

Жанна пожала плечами. Почти насмешливо. Ему показалось — презрительно. Нынче вечером ладино ощущал себя индейцем. И дал волю своему внутреннему майя.

— Ты читала «Тантан и храм солнца»?

— Давно.

— Тантана и его друзей должны принести в жертву богам инка. Но из газеты Тантан знал, что в тот день будет затмение. Он попросил, чтобы казнь свершилась именно в этот час, и сделал вид, что приказывает солнцу скрыться. Небо действительно потемнело. Индейцы пришли в ужас и отпустили героев на свободу.

— Ну и что?

— Недавно вышел фильм «Апокалипсис». Мел Гибсон вспомнил эту старую историю. Там все то же. Наивные индейцы, сроду не видевшие солнечного затмения…

Жанна скрестила на груди руки и, переходя на «ты», спросила:

— К чему ты ведешь?

— У этих событий подлинная основа. За века колониализма она подзабылась, но один гватемальский писатель, Аугусто Монтерросо, ее напомнил. Его сказка так и называется — «Затмение».

Она вздохнула. Похоже, отвертеться от выслушивания очередной байки не удастся.

— В шестнадцатом веке жил-был один миссионер по имени Бартоломе Аррасола. Майя захватили его в плен и собирались принести в жертву. Тогда он вспомнил, что нынче ожидается солнечное затмение. Он немного говорил на местном диалекте и начал стращать индейцев. Дескать, если они его не отпустят, он прикажет солнцу почернеть. Индейцы удивились. Собрали совет. Миссионер сидел связанный и спокойно ждал, что сейчас его освободят.

Он нисколько не сомневался в исходе дела. Не сомневался в своем превосходстве. В превосходстве своей культуры, своих предков. Несколько часов спустя его безжизненное тело с вырванным сердцем уже лежало под потемневшим небом, а индейцы медленно и монотонно читали список затмений, предсказанных астрономами майя на века вперед.

Повисло молчание. Даже комары не звенели — наверное, улетели подальше, в долину, где царило благословенное тепло тропиков.

— Не поняла, в чем мораль.

Николас наклонился к ней. Черные глаза. Узкое белое лицо. Лысый череп. Орлиный нос и тонкие губы. Европейская лакировка слетела — на нее смотрел настоящий индеец. Скульптурные черты, словно высеченные из того же известняка, что служил его предкам для постройки пирамид.

— Мораль, — с присвистом выговорил он, — заключается в том, что вы глубоко заблуждаетесь, принимая нас за идиотов. Уже в шестом веке мы создали календари, по точности не уступающие современным. Настанет день, когда у нас будет индейское правительство. Как в Боливии. Настанет и другой, чуть позже, согласен, когда вы ответите за все свои преступления перед нашими богами. В «Пополь-Вухе» говорится: «Никогда наш народ не будет рассеян. Его судьба восторжествует над черными днями…».

Вот так-то. Николас на поверку оказался чистым майя. Несмотря на светлую кожу и наряд горнолыжника. Несмотря на расистские высказывания. Он нападал на свой народ за то, что тот покорился, погряз в суевериях, не желал двигаться вперед. В нем бурлил грозный гнев…

Жанне вдруг почудилось, что упавшая на землю ночь темна по-особому. По-индейски.

Она вибрирует от глухой холодной ярости. И ее зашвырнуло в самое сердце этой ночи. Что ее ждет в конце пути?

Кладбище Сололы располагалось на возвышенности, нависавшей над озером. Никогда еще Жанна не видела ничего подобного. Все могилы были раскрашены в самые яркие цвета. Склепы походили на пляжные кабинки в Довиле. Стены, в которых хранились урны с прахом, били по глазам пестротой нарисованных квадратов и искусственных цветов. Фейерверк.