Он откинулся назад, сложив руки на выпирающем животе, и с вежливым интересом уставился на меня.

— Я полагаю, вы думаете, что шантаж имеет две стороны? — Он покачал головой, уронив несколько крупинок нюхательного табака на шелковую жилетку. — Нет, моя дорогая. Наше положение, его и мое, существенно различаются. Поскольку слухи о такого рода вещах не влияют на отношение ко мне определенных кругов нашего общества, этот вопрос не является для меня особенно важным. Что же касается нашего славного капитана… ну, в армии бытуют весьма суровые взгляды на склонности такого рода. Наказанием часто является смерть. Нет, нет, тут трудно сравнивать. — Он склонил голову набок, насколько ему позволили многочисленные подбородки. — Нет, Джека Рэндолла привязывает ко мне не обещание богатства и не угроза разоблачения, — сказал он. Его маленькие водянистые глазки блеснули в темных глазницах. — Он служит мне, потому что я могу дать ему то, чего он желает.

Я посмотрела на его тучную фигуру с нескрываемым отвращением, что заставило его светлость затрястись от смеха.

— Нет, нет, не это, — произнес он. — У капитана более утонченные вкусы. Не то что у меня.

— Тогда что же?

— Наказание, — мягко сказал он. — Вы ведь знаете об этом, не так ли? По крайней мере, ваш муж знает.

Я почувствовала себя запачкавшейся только потому, что находилась с ним рядом, и поднялась, чтобы уйти. На полу лежали осколки алебастровой табакерки, я небрежно поддела ногой один осколок, так что он рикошетом отскочил от стены и закатился под диванчик, напомнив мне о Дантоне.

Я не была уверена, что мне хочется обсуждать с ним мое несостоявшееся убийство, но в настоящее время это было предпочтительнее иных тем.

— За что вы хотели меня убить? — резко спросила я, повернувшись к нему лицом. Я быстро осмотрела коллекцию на инкрустированном цветной мозаикой столике, выискивая подходящее оружие для защиты, если он все же решит выполнить свое намерение.

Но, кажется, это было излишне. Он с трудом наклонился, подобрал чудом не разбившийся чайник и поставил его на чайный столик.

— Тогда это казалось целесообразным, — спокойно произнес он. — Я узнал, что вы и ваш муж собирались заняться делом, в котором был заинтересован и я. Вначале я хотел убрать вашего мужа, но это показалось мне слишком опасным из-за его тесных связей с двумя знатными фамилиями Шотландии.

— Собирались убрать моего мужа? — И тут у меня в мозгу что-то сверкнуло. — Так это вы послали матросов, которые напали на Джейми в Париже?

Герцог невозмутимо кивнул:

— Мне казалось, это самый простой метод, правда, немного грубоватый. Но потом в Париже появился Дугал Макензи, и я поинтересовался, действительно ли ваш муж работает на Стюарта. И тут я засомневался, где лежат его интересы.

Что касается меня, то сейчас я размышляла над тем, где лежат интересы самого герцога. Его странная речь звучала так, словно бы он был тайным сторонником якобитов, а если так, он мастерски скрывал свои секреты.

— И потом, — продолжал он, осторожно кладя на место крышечку от чайника, — ваша все растущая дружба с Людовиком Французским. Если бы даже ваш муж потерпел неудачу в деле с банкирами, Людовик все равно смог бы снабдить Карла Стюарта всем необходимым — при условии, что вы не будете совать свой хорошенький носик в это дело.

Герцог, нахмурившись, посмотрел на ячменную лепешку, которую держал в руке, снял с нее пару ниточек, затем, отказавшись от мысли съесть ее, бросил на стол.

— Когда мне стало ясно, что происходит на самом деле, я попытался убедить вашего мужа вернуться в Шотландию, пообещав ему полное прощение. Это недешево мне обошлось, — задумчиво произнес он. — Но и это оказалось напрасным. Затем я воззвал к совершенно явной, и очень трогательной, привязанности к вам вашего мужа, — сказал он с благожелательной улыбкой, которая была мне особенно неприятна. — Я предполагал, что ваша трагическая кончина отвлечет его от тех дел, которыми он занимался, не вызвав при этом того интереса, который бы вызвало его убийство.

Неожиданно о чем-то подумав, я повернулась и посмотрела на клавикорды, стоявшие в углу комнаты. Пюпитр украшали несколько нотных страниц, на которых красивым четким цочерком было написано: «Пятьдесят тысяч фунтов в случае, если его высочество вступит в Шотландию». Подписано: «С». С — это, конечно, Сандрингем. Герцог рассмеялся, не скрывая удовольствия:

— Очень умно с вашей стороны, моя дорогая. Должно быть, это были вы. Я слышал, у вашего мужа, к сожалению, никаких способностей к музыке.

— Да, никаких, — повторила я, отворачиваясь от пианино.

На моем конце стола не было ничего подходящего — ни ножа для открывания писем, ни еще какого-нибудь тупого предмета, поэтому я быстро схватила вазу с цветами и спрятала в них лицо. Я закрыла глаза, чувствуя прикосновение холодных лепестков к моим неожиданно вспыхнувшим щекам. Я не осмеливалась поднять глаза, боясь, что мое открытое лицо выдаст меня.

За плечами герцога я увидела круглый обтянутый кожей предмет, по форме напоминающий тыкву, в обрамлении зеленых бархатных портьер похожий на один из экзотических предметов, которых так много у герцога. Я открыла глаза, осторожно выглянула между лепестками, и широкий беззубый рот растянулся в ухмылке.

Я испытывала одновременно и ужас и облегчение. Значит, я тогда не ошиблась: нищий у ворот был Хью Мунро, старый товарищ Джейми со времен изгнания. Когда-то школьный учитель, он был схвачен на море турками, до неузнаваемости обезображен пытками и теперь вынужден был перебиваться нищенством и браконьерством — прибавив к обеим этим профессиям еще и успешную шпионскую деятельность. Я слышала, что он был агентом шотландской армии, но не думала, что он может оказаться так далеко на юге.

Сколько он сидел там, пристроившись, как птица, на ветке плюща на уровне второго этажа? Я не осмеливалась подать ему хоть какой-нибудь знак. Единственное, что я могла сделать, это с безразличным видом уставиться в пространство как раз выше плеча герцога.

Герцог с интересом рассматривал меня.

— В самом деле? И конечно, не Герстман? Мне не следовало думать, что у него такой изобретательный ум.

— Так вы считаете, что это я? Польщена, — сказала я, сердито уткнув нос в пионы.

Фигура, маячившая за окном, освободила одну руку, оставшись висеть на другой. Лишенный сарацинами языка, он пользовался вместо него пальцами. Уставившись на меня, он осторожно указал пальцем сначала на меня, затем на себя, потом указал в сторону. При этом широкая ладонь и первые два пальца превратились в пару бегущих ног, устремившихся на восток. После этого он коротко кивнул, в приветственном салюте сжал пальцы в кулак и исчез. Я расслабилась, слегка дрожа от волнения, и с облегчением вздохнула.

— Значит, вы якобит, не так ли? — спросила я.

— Необязательно, — добродушно ответил герцог. — Вопрос в том, моя дорогая, кто вы. — Совершенно бессознательно он снял парик и почесал лысую голову, прежде чем снова его надеть. — Когда вы были в Париже, то пытались воспрепятствовать попыткам восстановить на троне короля Джеймса. Потерпев неудачу, вы и ваш муж стали ярыми сторонниками его высочества. Почему? — В маленьких голубых глазках не было ничего, кроме легкого любопытства, но убить-то меня пытались не из-за этого легкого любопытства.