Я должен был сказать ему это, хотя и страшился собственных слов.

– Папа, ты подумал о том, что Барт мог… ну, ты понимаешь. Вспомни: Клевера удавили проводом. Эппла заморили голодом и потом проткнули вилами. Кто знает, что случится в следующий раз?

Он потрепал меня по плечу:

– Да, я тоже думал об этом. Но я не могу себе представить, чтобы Барт посягнул на собственную мать. К тому же она взрослый человек, и у нее достаточно сил справиться с ним, даже если она больна. Но это-то как раз больше всего меня беспокоит, Джори. У нее была высокая температура, а это опасно. Надо было мне остаться дома и проследить за ней. Глупо выходить замуж за врача, – заключил он неожиданно, будто забыв о моем присутствии.

Он на минуту склонил голову на руки, обхватившие руль. Мотор оставался включенным.

– Папа… езжай и делай все по своему плану. Я здесь прослежу, – сказал я и добавил доверительно: – А потом, ты же знаешь, какова мадам Мариша. Барт боится ее.

Улыбнувшись, будто я его необыкновенно подбодрил, он помахал мне рукой и отъехал, оставив меня в недоумении, что же предпринять. Ужасный вчерашний ливень перешел в холодную и унылую капель.

Я пробрался обратно домой и спрятался, наблюдая, как Барт капризничает в кухне, отказываясь от завтрака.

– Ненавижу все, что вы готовите, – сказал он Эмме.

Странно, что, спрятавшись снаружи, я так хорошо разбирал слова. Здесь, у черного хода, было удобное место для наблюдения. Ведь даже посыльные и почтальоны приезжали обычно к этому ходу. На панели возле кухни было множество электрических пробок, музыка была в каждой комнате, как того хотела мама еще при планировании этого дома: чтобы домашняя работа не казалась ей слишком нудной.

– Барт, что случилось, отчего ты не ешь? – послышался зычный голос мадам.

– Я не люблю хлопья с изюмом.

– Не ешь изюм.

– Он все равно попадается.

– Чушь. Не станешь есть завтрак – будешь лишен ланча. А там я подумаю, давать ли тебе обед, и в результате один противный мальчишка ляжет спать голодным!

– Не имеете права морить меня голодом! – пронзительно закричал Барт. – Это мой дом! Я здесь живу! А не вы! Убирайтесь отсюда!

– И не подумаю. Я буду оставаться здесь, пока не увижу твою мать в целости и сохранности. И не смей повышать на меня голос, а не то я спущу с тебя штаны и так отдеру, что будешь просить пощады!

– Я не боюсь, мне не больно, – парировал Барт.

И действительно, кожа у Барта была такая задубелая, что порки он не боялся.

– Спасибо, что предупредил меня, – так же азартно ответила мадам. – Я подумаю о другом наказании, например запереть тебя на целый день.

В это время на лице Барта появилась хитрющая улыбка.

– Эмма, – приказала мадам, – заберите всю еду у Барта и апельсиновый сок тоже, пожалуйста. Барт, иди в свою комнату и не показывайся оттуда до тех пор, пока ты не будешь способен съесть весь обед без единой жалобы.

– Ведьма, старая черная ведьма приехала и командует тут в нашем доме, – пропел Барт, вылезая из-за стола.

Но в свою комнату он не пошел. Когда мадам не видела его, он околачивался возле дверей гаража, а потом улучил минутку и пробежал по саду к стене соседнего дома, там взобрался на старый дуб и перемахнул в соседний сад.

Я побежал за ним. Но, проникнув в дом, я потерял его из виду. Куда он делся? Я огляделся, но его нигде не было. Идти за ним вниз, в погреб, или наверх? Я всей душой ненавидел этот дом с его длинными темными коридорами, с обилием каких-то ниш, в каждой из которых сейчас могла быть спрятана мама. Обычно в этих нишах помещают шкафы или полки. Но в этом доме, я знал это по опыту, были и секретные двери. Правда, вчера я уже обыскал все известные мне потайные места. Бесполезно искать снова.

Внезапно послышались быстрые шаги. Прямо на меня сзади шел Барт. Он глядел как-то сквозь меня, будто не видел. Я не мог в это поверить, но он молча прошел мимо.

Я пошел за ним. К несчастью, он повел меня не к маме. Он шел домой. С упавшим сердцем я поплелся за ним, думая, что все пропало.

К ланчу отец вернулся домой усталый и расстроенный.

– Какие новости, Джори?

– Никаких. А как у тебя?

– Тоже. Кроме того, что моя мать никуда не улетала. Я проверил все списки пассажиров на всех рейсах. Джори, это означает, что обе они – Кэти и мама – спрятаны в том доме.

И вдруг меня озарило:

– Папа, а почему бы тебе не поговорить по душам с Бартом? Говори ему только ласковые слова, хвали его. Не обвиняй и не грози. Похвали его за то, что он любит Синди, скажи ему, что заботишься о нем и сочувствуешь ему. Он не может не быть замешан в этом, потому что давно что-то плетет о Боге и о том, что он – его темный ангел мести.

Папа не смог скрыть своего ужаса и отвращения при этой информации. Но он молча поднялся и пошел разыскивать Барта, чтобы сделать все возможное, дабы Барт почувствовал, что в нем нуждаются. Если только уже не слишком поздно.

Я снова пошел вслед за Джоном Эймосом в погреб.

– Коррина, – тихо позвал Джон, наклонясь к лазу. Он был так же неуклюж, как и я. – Я хочу предупредить вас, что это ваша последняя пища, поэтому я приготовил ужин на славу. – Он поднял крышку чайника, плюнул в него и разлил горячий напиток в красивые фарфоровые чашки. – Ну вот, одна для тебя, другая – для твоей дочери.

Он протолкнул внутрь чашку с блюдцем, а следом еще одну. Потом он хотел просунуть в кошачий лаз блюдо с сэндвичами, по виду несвежими и грязными, и умудрился уронить блюдо на грязный пол. Подняв треугольнички хлеба, он вытер их о штанину, побросал на них запачканные куски мяса и втолкнул это все в лаз.

– Вот так-то, Коррина Фоксворт, – прошипел он. – Полагаю, тебе придется по вкусу мое изысканное угощение. Сука! Когда ты выходила за меня, я взял с тебя обещание, что ты будешь мне настоящей женой, но ты его не выполнила. Поэтому я по праву беру себе то, что мне принадлежит. Наконец-то мне удалось уничтожить всю твою семью – сделать то, что не удалось Малькольму. Нет больше твоего дьявольского отродья!

Неужели он так ненавидит бабушку? А может быть, она и не виновата в том, что сделала, – как я, когда я не хочу совершать плохие поступки, но все равно делаю это. Отчего это все всем вредят, а в оправдание называют это плохой наследственностью?

– Ты смела красоваться передо мной! – в ярости кричал старик. – Ты не стеснялась своей красоты! Ты мучила меня, когда была ребенком, потом дразнила своей прелестью, когда стала девушкой, потому что думала, я не властен над тобой! А когда ты вышла замуж за своего сводного дядю, да еще явилась потом обратно, чтобы лишить меня наследства, тогда ты вообще обращалась со мной, как с мебелью, – даже не взглянула в мою сторону! Ну так хорошо ли тебе теперь, Коррина Фоксворт? Удобно ли тебе сидеть в собственной моче и держать на коленях умирающую дочь? Я ведь говорил, что заставлю тебя ползать передо мной на коленях, – и заставил, правда? Я переиграл тебя твоими же методами: я украл у тебя привязанность Барта, заставил его подчиниться себе. Теперь твои чары не помогут. Слишком поздно. Ненавижу тебя, Коррина Фоксворт. Я видел тебя в каждой женщине, которая мне нравилась. Я заплатил сполна. Но теперь заплатишь ты. Я выиграл эту игру, и, хотя мне уже семьдесят три, я проживу еще пять-шесть лет, и проживу их в роскоши, которой ты меня лишила своей собственной рукой.