— Осторожнее, сэр. — За мной раздался треск лазерного выстрела, и я обернулся, в то время как обоняние мое уже отметило знакомый запах. Юрген стоял с поднятым к плечу лазганом, а зеленокожий с большой дырой в голове лежал лицом вниз в нескольких шагах от него. — Этот до вас почти добрался.

— Благодарю, Юрген, — произнес я, невыразимо обрадованный его появлением.

Вне сомнения, увидев, как его комиссар исчезает в люке, он просто устремился следом, рассудив, что место его возле меня, и в текущих обстоятельствах я ни за что не собирался спорить с логикой своего помощника. Если вы вдруг обнаруживаете себя в окружении завывающих, обезумевших от вида крови орков, то, поверьте мне, нет ничего лучше, чем иметь за плечом вальхалльца, и не было ни одного вальхалльца, который сравнился бы с Юргеном. Мой помощник просто кивнул, бросая взгляд на картину резни, которой я был заворожен лишь мгновение назад, со своим обычным выражением тупой безмятежности.

— Всегда готов, сэр. Вот вляпались, а?

— Да уж, боюсь, что так, — согласился я, вытягивая из ножен цепной меч со всей решимостью, которую только мог в себе отыскать.

Мой лазерный пистолет, как мне пришлось отстраненно отметить, уже давно был в моей другой руке, несомненно выхваченный чисто рефлекторно, когда я ринулся прочь из нашей бронемашины. При беглом взгляде вокруг мне не удалось обнаружить ничего, что могло бы помочь нам. Осажденная «Химера» продолжала, впрочем, стягивать на себя огонь врага, и это было, я уверен, единственное, почему зеленокожие до сих пор не уничтожили ее. Они могли бы завалить защитников одной лишь массой своих тел, но, как и всегда, орочья меткость приносила больше разрушений им самим, чем крепкой броне машины, и, кажется, рикошеты и промахи косили едва ли не такое же число врагов, как неутихающий и дисциплинированный огонь со стороны окопавшихся в ней солдат. Модифицированного «Часового» не было видно, так что я мог питать надежду хотя бы на то, что Фелиция выбралась в безопасное место.

Как и частенько в тех случаях, когда смерть казалась неотвратимой, я почувствовал, что на меня снисходит странный фатализм, охватывая меня целиком. Это чувство мне приходилось испытывать не раз и не два в своей жизни, и уверен, что оно является частью того острого инстинкта выживания, который, вопреки всем шансам и ожиданиям, позволил мне теперь, спустя почти век после тех событий, сидеть здесь, в тихом кабинете, с бокалом амасека и планшетом, чтобы писать эти мемуары для будущих поколений. Хоть эти записи вряд ли когда-нибудь будут прочитаны, потому как Эмберли или кто-нибудь подобный ей, несомненно, хорошо об этом позаботится, так что, честно говоря, один Император знает зачем я вообще этим занимаюсь. Но поскольку я не приходил к исповеди с тех самых пор, как, на горе этой галактике, вырвался из стен Схолы, и, вероятно, если попытаюсь сейчас, то Нюта[105]определенно хватит удар, похоже, эти записки являются просто единственным для меня способом выговориться и попробовать расставить все события мой жизни по своим местам.[106]

В любом случае время от времени на протяжении своей жизни мне приходилось замечать, что, когда шансы на то, чтобы пережить ближайшие десять минут, представляются в лучшем случае незначительными, доступная сознанию перспектива изрядно сужается и все мысли сосредотачиваются на том, чтобы не погибнуть в ближайшие несколько секунд, а если это удалось, то лишь тогда задумываешься о следующем, столь же коротком отрезке времени. Вероятно, этому я обязан тем фактом, что следующий мой шаг, возможно, покажется совершенно контрпродуктивным в общем контексте того, где мы оказались и что происходило вокруг нас, но, несомненно, именно он в конечном итоге выиграл нам несколько следующих секунд безопасности, которые потребовались, чтобы заново оценить ситуацию и поискать другую стратегию, которая сохранила бы наши жизни еще на мгновение-другое.

— Сюда, — бросил я, направляясь к сомнительному укрытию за кучей вывернутых деталей машин, лишь раз оглянувшись на продолжавшуюся яростную битву, победа в которой могла прийти лишь к одной заранее известной стороне.

Мы же метнулись под защиту ближайшего здания и вырвались в относительно спокойное пространство между ним и еще двумя, на краю той площади, что была занята орочьими машинами. Что-то в этих экземплярах техники зеленокожих показалось мне отличным от тех, которые я видел (а также взрывал или экспроприировал) за последние недели, так что мне захотелось присмотреться тщательнее, чтобы понять, что же это было. Они определенно содержались не в большем порядке и были не чище, чем любые другие, но бронеплиты на них казались толще, чем обычно, и большинство из них были так или иначе украшены. Безвкусные штандарты или отвратительные трофеи были выставлены на шестах над ними, и едва ли не все они были разрисованы грубо намалеванными символами, подобными тем, которые мне довелось видеть над воротами. Я указал на них Юргену, который, в конце концов, был единственным поблизости экспертом по привычкам этих тварей:

— Что ты об этом скажешь?

Мой помощник пожал плечами.

— Нобы, — произнес он, как будто это все объясняло.

Спустя мгновение я вспомнил значение орочьего слова, которое он сообщил мне, когда пытался объяснить их систему командования и организации армии (которая, в целом, сводится к тому, что самые крупные и злые отдают приказы, а все остальные соглашаются либо становятся закуской,[107]— что, полагаю, по здравом размышлении не столь уже отличается от того, как все происходит в человеческих сообществах).

Юрген указал на пару знамен:

— Похоже, тут разные собрались.

Внутренности мои сжались от того, какие последствия для нас подразумевала эта походя брошенная фраза.

— То есть мы что, забрели прямо в какой-то их штаб? — уточнил я.

Мой помощник кивнул.

— Похоже на то, — согласился он.

Прежде чем мы смогли развить свою мысль, дверь ближайшего здания распахнулась достаточно грубо, чтобы дерево ее треснуло, и самый громадный, самый злобный орк, какого только видели мои глаза с самой посадки на Перлию, с завываниями вылетел из проема с явным намерением лично разобраться с людьми, имевшими наглость вторгнуться в его личное пространство. На добрую голову выше пристроившихся по сторонам от него телохранителей, которые сами по себе были крупнее и мускулистее любого другого зеленокожего, которого нам приходилось встречать, он скачком бросился вперед, являя собой зрелище того истинно хищного зверя, которым и являлся. Смутное чувство узнавания промелькнуло в лобных долях моего скованного ужасом мозга, и через секунду все встало на свои места.