У грозного бандита есть совершенно безобидный, беззащитный брат Мануэль, Лоло; время от времени его вызывают в жандармерию и пытаются «склонить к сотрудничеству», при этом не стесняясь в средствах. В стычке, которой начинается книга, жандармы захватывают одного из бандитов — бывшего пономаря Эваристо. Другой служитель Бога, всеми уважаемый дон Ресесвинто, дает против Эваристо ложные показания, их подписывают четверо понятых, крестьяне близлежащего селения.

Как не похоже все это на сцену из «Реквиема по испанскому крестьянину» писателя-эмигранта Рамона Сондера, где приходский священник пытается остановить расстрел, словом Христа примирить враждующих, отказом от насилия покончить с насилием. По колориту, по общему образному настрою сцены, происходящие с участием жандармов, больше напоминают еще довоенное стихотворение Федерико Гарсиа Лорки «Романс об испанской жандармерии»:

Их кони черным-черны,

и черен их шаг печатный.

На крыльях плащей чернильных

блестят восковые пятна…

(Перевод А. Гелескула)

Недаром самый жестокий персонаж романа, прозванный Живодером, — жандарм в чернильном плаще.

Да, и стражи порядка, и церковь, охраняющая устои «возрожденного национального государства», далеки от евангельских заповедей. А поэтому — «поднявший меч от меча и погибнет». Дои Ресесвинто убит во время мессы. Звучат выстрелы — и кровь Христова смешивается с кровью его слуги, для которого Бог — обряд и слово, но не деяние. Надают, изрешеченные пулями, и четверо крестьян, осудивших бандита. В меру своих сил и личного мужества мстит за себя поруганный, искалеченный Лоло.

Это — первый круг насилия, связанный с тяжелыми, еще не изжитыми последствиями гражданской войны. Следующий круг связан с «вольфрамовой лихорадкой», принесшей одним — стремительно легкое обогащение, другим — новые беды и страдания. Герра Гарридо показывает истоки вольфрамового бума: они — в беспросветной нищете крестьян Бьерсо. Знаменательно, что в первый раз мы видим «тяжелый камень» в руках бедняка Элоя Поусады, который выпросил образец минерала у жандарма, изъявшего вольфрам из кармана убитого бандита. Злой идет в горы, находит по образцу самородок — и получает баснословную сумму, несравнимую с теми грошами, какие платят за сбор вишни (да и эта работа — редкость в тяжелые послевоенные времена). И вот люди, иногда целыми семьями, снимаются с насиженных мест, бросают привычный жизненный уклад, дома и землю в надежде на с неба свалившееся, вернее, валяющееся под ногами, состояние.

Вольфрамита в горах Бьерсо и в самом деле много. Но стоит какому-нибудь удачливому старателю нащупать жилу и начать ее разрабатывать, как с ближнего выступа скалы раздается: «Отбой!» Так орудует бригада «Газ»: молодчикам, входящим в нее, недосуг заниматься горными работами — это могут проделать за них простаки, вышедшие на поиски вольфрама с киркой и динамитом вместо револьверов и ружей. Бригада «Газ» — но существу, такая же банда, как и сподвижники Чарлота, но, в отличие от последних, они пользуются высоким покровительством. Первый покровитель — конечно, жандармерия, а второй… само представительство Третьего Рейха: с одним они делят доходы, другому сбывают все украденное сырье. Предпринимают блюстители порядка и самостоятельные акции, совершенно беспримерные, выходящие уже за пределы повседневной логики.

Нелепым сном, ночным кошмаром кажется семье Лаурентино Майорш посещение жандармов. А у читателя эта сцена, как бы воплощающая расхожий речевой образ «по кирпичику разнести», ассоциируется и с продажей и увозом береговых вод в «Осени патриарха» Габриэля Гарсии Маркеса, и с идущим к морю бесконечно длинным составом, до отказа забитым трупами, в романе «Сто лет одиночества», где эта абсурдная, доведенная до гротеска коллизия тоже реализует выражение «концы в воду». Конечно, здесь ситуация имеет более сильную привязку к действительности: дом Майорш, самый прочный в деревне, когда то очень давно был построен из твердого, тяжелого, черного камня…

Нелепыми, абсурдными кажутся и бесконечные, жесточайшие допросы Лоло. Зачем жандармам знать, любит ли грозный Чарлот выпивку, женщин? Есть ли смысл в варварском истязании, во время которого, впрочем, допрашиваемый молчит?

Нелепая, бессмысленная жестокость, вошедшая уже в привычку, — в жесте германского «специалиста по вольфраму» Монсена, которого боятся и жандармерия, и бригада «Газ»: небрежным нажатием пальцев он ломает хребет котенку и бросает мертвого зверька в корзину для бумаг. Этот жест, не позволяющий сомневаться, что с такой же обыденной легкостью может Монсен покончить с любым — даже не вставшим ему поперек дороги, а просто глубоко безразличным — человеком, своей кошмарной избыточностью приводит в трепет собеседника всесильного немца и склоняет его к сотрудничеству с большей эффективностью, чем кровавые методы жандармов и бригады «Газ».

Что же противопоставлено насилию в романе Герры Гарридо? Может ли вообще что-либо противостоять этому миру, который при всей своей сумбурности, видимой алогичности, умопомрачительной бессмыслице четко организован, построен иерархически, как какой-нибудь гигантский концентрационный лагерь, чудовищных размеров Майданек или Освенцим? Оказывается, может. И это, по мысли автора, не какая-либо партия, не абстрактная идея, а человек, способный сострадать страждущему и помогать нуждающемуся в помощи. «Никто не смеет считать себя настоящим человеком, если он не думает о людях», — сказал в одном из интервью Герра Гарридо. Настоящие люди в романе — те, кто, отгоняя мародера, спешит на помощь разбившемуся старателю, или тот, кто, единственный из всей деревни, защищает по камушку разбираемый «вольфрамовый» дом Лаурентино Майорги. Особенно наглядно противостояние Людей и Нелюдей показано в сцене истязания Лоло. Бригада «Газ» охраняет здание жандармерии, из окна которого доносятся душераздирающие крики, а против этой шеренги, глаза в глаза, стоят — даже не друзья Лоло, а просто люди, которым годы унижения и страха так и не смогли привить равнодушие к страданиям ближнего.

И видимо, не только дело случая, что именно они, «вольные старатели», организовавшие артель, которая вышла из-под контроля «газовиков», сбывают сырье представителю союзников. Пусть это делается скорее по необходимости, нежели вследствие сознательного выбора, пусть, в конечном итоге никаких реальных плодов это все равно принести не может, как читатель сам в этом убедится (как раз эта линия романа построена по законам шпионского детектива, тайны которого в предисловии раскрывать не принято). Само наличие союзников, другого фронта, другой, великой, войны открывает перед «локальной» войной за сохранение лучших человеческих качеств в мире насилия и зла историческую перспективу, утверждает конечную победу добра и смысла над жестокостью и абсурдом.

Однако социально-нравственными и — шире — историческими проблемами противостояния насилия и человечности не исчерпывается содержание романа Герры Гарридо. На равных нравах с историей в него входит легенда. Входит не в качестве словесной иллюстрации, а как живая, действенная сила, накладывающая отпечаток на характер и судьбу героев. Вот