5. Солдат и матрос должны стремиться к упрощению своей цели. Если ты не упрощаешь свою цель, ты станешь женоподобным, легкомысленным, станешь стремиться к роскоши и расточительству. Ты станешь самодовольным, подлым, опустишься на самое дно, и ни преданность, ни доблесть не смогут спасти тебя от презрения… Солдат и матрос, никогда не относитесь легкомысленно к этому предписанию».

Помня о постулатах, изложенных в подобных рескриптах, камикадзэ должны были стремиться только к одному – ценой своей жизни уничтожить врага, который преподносился пропагандой во всей «красе» тотальной войны, заведомо лишающей своих солдат возможности воспринимать врага как человека, предельно демонизируя его и все, что с ним связано. Японская официозная пропаганда здесь отнюдь не исключение – она как могла играла на самых разнообразных струнах души японцев. Враг (США и их союзники) преподносился как жадный, грязный (в прямом и переносном смысле слова) захватчик, жаждущий поработить Японию и уничтожить ее божественное устройство, несправедливо лишающий Страну восходящего солнца законного места под этим самым солнцем, как надменный колонизатор, обуянный чувством расовой ненависти к азиатам в целом и японцам в частности (причем японцы неизменно превозносились в качестве защитников дружественных, но «слабых» азиатских народов, что было «блестящим» примером заимствования западной же расистской риторики). То есть военная пропаганда всегда оставалась сама собой – смесью правды, полуправды и откровенной лжи, имеющей перед собой конкретные цели.

Небезынтересной видится автору просто напрашивающаяся аналогия с советскими реалиями начала войны, когда сталинская пропаганда также призывала своих солдат уничтожать «вражескую нечисть» и особенно технику врага, не щадя собственной жизни, хотя, конечно, до создания специальных самоубийственных подразделений дело не дошло. Но вот такого количества впечатляющих историй о самопожертвовании не знает ни одна другая официальная версия истории Второй мировой войны, за исключением японской и советской. Гастелло и Матросов, танковые, авиационные тараны, пехотные атаки, по описанию очень похожие на те «банзай-атаки», которые проводили японцы… Менее всего автор хочет как-то принизить память храбро сражавшихся и достойно умиравших (с именем Сталина ли, Императора ли на устах) воинов обеих империй. Нет, не империй зла. И не империй добра. В таковые что-то не верится. Во что же тогда верится? В то, что у человека всегда есть выбор. Как бы ни трудилась пропаганда – она не всесильна. И если тысячи людей добровольно шли на верную смерть – значит, они имели на то веские прежде всего для них самих причины – помимо безусловно важного, но все же внешнего фактора пропаганды.

Если совсем коротко и примитивно – среди этих веских причин мы осмелимся выделить некие факторы, почти бесконечное число вариантов комбинаций которых (при нередком вмешательстве и вовсе неожиданных для нас сугубо личных моментов) мы можем назвать попыткой ответа на вопрос, что двигало действиями пилотов-смертников. Итак:

1) Преданность родине и императору как ее зримому символу и воплощению. То есть это то, что одни называют горячим патриотизмом и преданностью (гирэцу, так, кстати, называлась одна из авиагрупп камикадзэ), а другие – «отравой национализма и шовинизма». У нас нет ни малейшего желания навязывать читателю свое понимание таких непростых вещей, как нация, патриотизм, национальная идея, любовь к родине и т. д. Все равно все эти понятия будут и далее представлять собой лишенные смысла абстракции для одних читателей этой книги и абсолютно существующие, невероятно важные реалии – для других. А многие придут к чему-то среднему: может, все это и важно, но не до такой же степени… Задача автора – попытаться убедить как раз эту группу читателей в том, что для большинства камикадзэ эта самая «степень важности» была иной. А вот по какой причине – здесь и лежит самая большая загадка этой главы. На нее трудно ответить только разумом или даже сердцем, ее можно попытаться только постичь.

2) Верность идеалам бусидо, бывшим без всякого преувеличения основами воспитания «поколения камикадзэ» (среди этих идеалов – он и гири, т. е. чувство долга, благодарности и личной преданности: родителям, императору, стране, а также вездесущее макото – искренность и честность перед собой), синтоистское по сути киёси – широко трактуемая «чистота» (переодевание в чистую униформу и полирование деталей самолета исходит как раз отсюда, а не только из стремления подражать всеобщему любимцу и аккуратисту покойному адмиралу Ямамото).

3) Твердая, спокойная уверенность в грядущем перевоплощении (или, наоборот, отсутствии всяческого посмертного воздаяния), исходящая из вероучения буддизма, синто или даже христианства, а также не такого уж редкого среди молодых образованных японцев тех лет атеизма (об этом чуть далее).

Конечно же, у каждого камикадзэ мог быть свой ответ на вопрос, почему он избрал этот Путь и собирается пройти его. В самом концентрированном виде эти размышления отразились в уникальном источнике – нецензурированных последних письмах этих пилотов домой. Первые сборники таких писем и отрывков из дневников появились в начале 1950-х годов в результате сбора писем, дневников и воспоминаний погибших и уцелевших летчиков такими подвижниками от истории, как, например, Оми Итиро, разыскавшем великое множество подобных свидетельств истории и посетившим не один десяток семей, записывая устные воспоминания. Родные летчиков показывали гостю памятные вещи и письма своих близких, павших в бою. Результатом стал выход в 1951 году, вскоре после окончания американской оккупации Японии, сборника, включавшего дневники студентов университетов, погибших на войне (не только камикадзэ), под названием «К потокам в далеких горах», а в 1952 году – первого сборника собственно материалов о камиадзэ, озаглавленного «Слушайте голоса океана!», ставшего бестселлером. В 1963 году вышел второй том, составленный по тому же принципу, и с тех пор такие издания и переиздания стали появляться в Японии достаточно часто.

Сказать, что эти письма трогательны, заставляют задуматься, часто просто невероятно мудры и парадоксальны – значит просто не сказать ничего. В них действительно отразился тот сугубо японский и одновременно поистине вселенский дух, «сострадающего бусидо» (буси-но носакэ, «сострадание воина»), понимаемого не как искусство убивать и быть убитым, некая «узкая клановая мораль», блестящее, но преходящее мастерство-дзюцу, а как Путь (до), как одно из объяснений места и предназначения человека в этом мире, которое, возможно, ничем не хуже других подобных попыток…

Далее мы приведем[24] письма нескольких летчиков, а также отрывки из мемуаров и стихов. Почти все их авторы не были профессиональными военными до момента призыва в армию. Более всего, по словам Иногути, писали офицеры (мичманы, младшие лейтенанты и лейтенанты) резерва, призванные на службу из гражданских колледжей и университетов и наспех прошедшие военную подготовку перед получением назначений. Судя по содержанию (письма нередко содержат критику в адрес «политиканов»), они вообще не подвергались воздействию цензуры, возможно, благодаря благоговейному отношению к камикадзэ как таковым или простой технической невозможности подвергнуть цензуре все солдатские письма.