— Нет! — простонал Сен-Мелэн. — Нет! Только не это!

— Возможно, я помогу тебе избежать этой участи, если ты откровенно ответишь на один вопрос, не имеющий ничего общего с воровством у Калиостро. Твой ответ настолько для меня важен, что я готов с оружием в руке защищать тебя от пыток, но только при условии, что ты честно ответишь.

Неуверенно и недоверчиво поднял Морван налитые кровью глаза.

— Какую вы мне даете гарантию?

— Мое слово! Я никогда не нарушал его.

Пленник глубоко вздохнул.

— Идет, во всяком случае, попробуем. Что вы хотите узнать?

— Послушай! Однажды ночью вместе с Тюдалем вы заманили в деревенский дом некоего доктора Керноа, который только что женился на Жюдит, помнишь?

— Конечно, помню. И что?

— Подожди немного. О том, что вы там совершили, Тюдаль рассказал мне перед смертью. Он сказал, будто вы убили Керноа и увезли Жюдит, чтобы…

— Замолчи! Почти каждую ночь я вижу это во сне, особенно когда напьюсь…

— Хорошо, значит, ты помнишь… Меня интересует Керноа. Он действительно мертв?

На этот раз глаза Морвана округлились от удивления.

— Мертв? Конечно, он мертв! И даже дважды.

В этом весь вопрос?

— Да, потому что у меня есть доказательства, что он не умер, смог оправиться от ран и теперь так же здоров, как я или ты.

Морван отрицательно покачал головой.

— Это невозможно.

Сердце Жиля почти не билось.

— Невозможно? Почему? Тюдаль сказал мне, что проткнул его насквозь, но ведь даже серьезная рана может зажить. Все зависит от комплекции раненого и от его жизненной силы.

— Я повторяю, это невозможно. Его не только проткнули, его даже похоронили.

Горло Жиля пересохло от волнения.

— Вы его похоронили? Ты уверен?

— Конечно! Мы похоронили его на земле Ланво у подножия высокой сосны. Я могу показать это место. Мы были жестокими, Тюдаль и я, но никто не назовет нас сумасшедшими. Как! Оставить труп, чтобы нас схватили и обвинили в убийстве! Мы даже смыли кровь с пола, прежде чем бросить тело в ящик кареты. Поверьте мне, он был совсем мертвый, когда его бросили в могилу, он уже окостенел…

Голос Морвана звучал так правдиво, что Жиль больше не сомневался. Человек, которого он видел рядом с Жюдит, был мошенником. Но почему она верит, что он именно тот, за кого она некогда вышла замуж?

— Последний вопрос. Ты можешь описать Керноа?

— Конечно, мы его достаточно рассмотрели, прежде чем напасть. Довольно красивый тип, Примерно моего роста, рыжеватый, с чувственным ртом и глазами младенца Девы Марии.

— Младенца Девы Марии?

— Да, глаза как небо, невинные и…

Вспомнив золотистые, сверкающие глаза сожителя Жюдит, Жиль подумал, что теперь у него есть доказательство мошенничества, ибо, если Морван мог ошибиться и принять живого за мертвого, то в цвете глаз своей жертвы он ошибиться никак не мог.

— Хорошо, — сказал Турнемин, вставая. — Спасибо. Теперь пойду выполнять свое обещание… Господин Калиостро, — обратился он к графу, — я прошу допросить этого человека без пыток, которым вы хотели его подвергнуть, ибо мне придется защищать его. У меня нет никаких сомнений, что он мой шурин…

— Спрашивайте! — сказал Морван. — Теперь, когда я заговорил, я скажу все, что вы хотите. Но отведите меня от камина, не то я лопну от жары.

Его отвели в другой конец комнаты, развязали и даже налили стакан вина, который он залпом выпил.

— Теперь мне легче. Что вы хотите узнать?

Калиостро спокойным голосом задал несколько вопросов о том, что произошло после его ареста. Морван покорно сознался в воровстве, но его интересовали только ценности: золото, серебро, картины, ковры, а вот другой искал только бумаги… Рассказывая, Морван презрительно усмехнулся, вспоминая того дурака, что променял золото на какие-то бумажки.

— Эти бумаги, о которых вы так презрительно отзываетесь, дороже золота, — вздохнул Калиостро.

— Да, он мне тоже так говорил. Я узнал, что клиентом Буве…

— Его зовут Буве? — переспросил граф, записывая имя в маленькую книжечку.

— Да, Буве Жан-Луи… Так вот, клиентом Буве был кто-то из окружения графа Прованского, кажется, граф де Моден…

Калиостро перестал писать и медленно положил записную книжку в карман. Его лицо внезапно постарело, и Жиль, обеспокоенный, бросился к Калиостро, но граф лишь устало пожал плечами.

— Сегодня с приливом я возвращаюсь в Англию. Мне здесь больше нечего делать.

— Почему? Зачем так быстро отказываться?

Я думал, эти бумаги вам очень нужны!

— Они нужны мне и сейчас. Но чем большее расстояние будет нас разделять, тем лучше. Бумаги в руках мосье, значит, никакая сила в мире не сможет мне их вернуть. До свидания, господин шевалье, полагаю, на этой земле мы больше никогда не увидимся. В любом случае, я не вернусь во Францию.

— А я? — вставил испуганный Морван. — Что вы сделаете со мной? Я могу уйти?

— Можешь! — ответил ему Жиль. — Но куда ты пойдешь? Снова воровать и нищенствовать?

Молодой Сен-Мелэн пожал плечами, затем, подняв руку, показал дыры на своей одежде.

— А что мне делать? У меня нет выбора, если выйдешь на эту дорогу, надо идти до конца.

— Даже если в конце дороги тебя ждет виселица? Один Сен-Мелэн уже повешен как бродяга, ты хочешь быть вторым? Почему бы тебе не вернуться во Френ? Это твой дом, теперь только твой, ведь Тюдаль мертв…

— А что я там буду делать? Подыхать с голода между облезлых стен и под крышей, похожей на решето? Я предпочитаю веревку…

Жиль пожал плечами.

— Приходи завтра в «Королевскую шпагу» и спроси меня. Я дам тебе денег, чтобы ты смог жить… прилично. Во всяком случае, постарайся.

Даешь мне слово?

Собеседник скорчил гримасу, которая была похожа и на улыбку, и на горькую усмешку. В глазах у Морвана дрожали слезы.

— Мое слово? У вас есть мужество в него верить?

— Почему бы нет? Ты-то сам в него хочешь верить?

Морван не ответил и, тяжело волоча ноги, направился к двери. На пороге он обернулся и с веселой улыбкой сказал:

— Я попытаюсь! Даю вам слово! До свидания, шурин!

И исчез.

Через несколько минут после его ухода Жиль тоже покинул дом у крепостной стены и направился в «Королевскую шпагу». Давно у него не было такого мрачного настроения.