всех, заставит, наконец, вас сознаться в вашем ошибочном мнении относительно этого действительного храбреца, повинного лишь в излишней скромности.

Офицер что-то проворчал и отвернулся в сторону битвы. Морелос замолчал и тоже принялся вновь наблюдать за сражением, которое подходило к концу и, видимо, клонилось в пользу мексиканцев.

— Ну, дело кончено! — немного спустя воскликнул с торжеством Морелос. — Неприятель в беспорядке отступает… Галеано и Трухано его преследуют… Победа наша полная, и ею мы обязаны, главным образом, доблестному капитану Лантехасу… Но где же он? Неужели, по свойственной ему скромности, куда-нибудь спрятался? Это с него станется… Ну, потом, когда он найдется, я поблагодарю его и постараюсь достойно вознаградить за совершенный им подвиг. А теперь мы можем удалиться отсюда туда, где наше присутствие еще нужнее, чем здесь. Трубить сбор всех частей!

Пока к Морелосу собирается рассеянное по равнине его войско, мы вернемся к мексиканскому капитану Лантехасу и испанскому полковнику Трэс-Вилласу.

Последний, как мы уже знаем, был поражен сильным изумлением, узнав в своем пленнике человека, с которым когда-то находился в дружеских отношениях, — человека мирного, даже робкого, готовившегося к духовному сану, всего более подходившему к его натуре.

«Как мог этот бледный, слабый, нежный юноша одним ударом убить такого сильного и храброго человека, как Кальделас, перед взглядом которого он сам должен был бы умереть от страха? Уж не означает ли эта неестественность, что наше дело — неправое?» — думал он, глядя на пленника, и сказал ему вслух:

— Благодарите Бога за то, что вы попали в руки человека, которому приятные воспоминания о былых встречах с вами не позволяют отомстить вам за смерть генерала Кальделаса, павшего от вашей руки.

— Как… это был генерал Кальделас?! — с искренним удивлением и сожалением вскричал экс-студент, не знавший в лицо нечаянно убитого им противника. — О, как я сожалею!.. Но что же было мне делать? Ведь он летел прямо на меня с пистолетом в руке! Я думал только о том, чтобы защититься… Это вышло против моей воли.

Искренность тона, которым ответил пленник, вполне убедили Трэс-Вилласа, что экс-студент действительно нисколько не повинен в сознательном убийстве Кальделаса. Но его продолжало удивлять превращение богослова в военного.

— Хорошо, я верю вам и отпускаю вас, — сказал он, помогая пленнику спуститься с своего коня. — Но мне очень хотелось бы узнать, как могло случиться, что вы из студента-богослова превратились в офицера инсургентской армии?

— Тоже против своей воли, — с такою же искренностью печально ответил Лантехас. — Меня заставили…

Буря торжествующих криков, донесшаяся с поля битвы, прервала его. Очевидно, одна из сражавшихся сторон одержала победу, но какая именно, — пока трудно было понять. В то же время из-за поворота дороги вдруг появилось несколько всадников, полувоенная экипировка которых указывала на принадлежность их к инсургентской армии.

— Сеньор полковник, вот и капитан Лантехас! Он жив и невредим! — крикнул один из всадников.

В следующий момент Лантехас и Трэс-Виллас оказались окруженными полдюжиной всадников.

Положение последнего теперь оказалось таким же критическим, каким за минуту перед тем было положение Лантехаса. Пистолеты его были разряжены, сабля сломана в бою и брошена; для защиты у него оставался только кинжал. Однако гордый и храбрый молодой офицер не растерялся; он решил действовать и этим неважным оружием, но не сдаваться добровольно в плен.

— Капитан Лантехас! — раздался из группы всадников другой голос, — поезжайте скорее к генералу. Он желает публично поблагодарить вас за ваш подвиг, которым вы решили исход дела в нашу пользу.

В говорившем Трэс-Виллас не без удовольствия узнал Валерио Трухано, бывшего простого погонщика мулов, а теперь одного из прославленных вождей инсургентской армии. Стоять лицом к лицу с таким противником было неоскорбительно для чести и самолюбия испанского офицера.

Слишком гордый, чтобы напомнить Трухано о прежних взаимных услугах, он с обнаженным кинжалом в руке, направил своего коня во весь карьер навстречу инсургентскому полковнику, и притом, с такой стремительностью, что кони противников непременно столкнулись бы, если бы — кто бы мог подумать? — не Лантехас! Тронутый только что проявленным к нему великодушием дона Рафаэля, экс-студент, рискуя попасть под копыта обоих коней, бросился между ними и схватил Ронкадора под уздцы.

— Полковник Трухано, — крикнул он, — я не понимаю, какой подвиг приписывает мне генерал! Но если я действительно поспособствовал чем-нибудь вашей победе, то не желал бы другой награды, кроме жизни и свободы полковника Трэс-Вилласа!

— Я ни от кого не желаю никакой милости! — гордо заявил дон Рафаэль.

— Но, быть может, не откажете мне вот в этом? — с искренней сердечностью проговорил Трухано, протягивая ему руку.

— Побежденный не подает руки победителю! — тем же тоном ответил Трэс-Виллас.

— Здесь нет ни побежденного, ни победителя, — продолжал Трухано с своей обаятельной улыбкой, привлекавшей к нему всех, кто имел с ним дело. — Здесь есть только человек, который не забыл когда-то оказанной ему услуги, — прибавил он.

Гордость молодого офицера была побеждена.

— Если так, то здесь есть еще один человек, помнящий услуги, — так что их двое, полковник, — с такою же сердечностью произнес он, крепко пожимая протянутую ему благородным противником руку.

После этого оба всадника сблизили своих коней и обменялись изъявлениями доброго расположения друг к другу. Трухано воспользовался удобным моментом и шепнул дону Рафаэлю:

— Идите с Богом, куда вам нужно, — вы свободны. Идите! — с доброй и вместе с тем с какою-то загадочной улыбкой повторил он, — и сдайте себя в плен в гасиенде Лас-Пальмас. Дорога туда для вас широко открыта, поверьте мне.

Во взоре дона Рафаэля блеснул луч радостной надежды. Молодому человеку очень хотелось бы спросить у Трухано, на чем тот основывал такую уверенность, но инсургентский полковник вдруг принял официальный вид и крикнул своим солдатам:

— Расступись! Дорогу полковнику Трэс-Вилласу! Он свободен!

Затем он форменно отсалютовал испанскому полковнику саблей, на что тот мог ответить лишь