— Мне кажется, это что-то вроде шантажа.

— Думаю, да.

— Думаю, я могу забрать это с собой на всякий случай.

— Биран положил в карман признание Рэдичи. Оба рассмеялись.

— Я напишу вам после разговора с Полой, — сказал Дьюкейн.

— Спасибо. И спасибо за все.

Они направились к входной двери. Когда они дошли до нее, Биран притронулся к плечу Дьюкейна. Дьюкейн торопливо протянул ему руку, они пожали друг другу руки, избегая смотреть в глаза. И через мгновение Биран был уже на улице.

Дьюкейн устало наклонился, поднимая письма с коврика. Он побрел обратно в гостиную и поворошил угли в камине. Он заметил, что с мебели не стерта пыль. Где этот проклятый Файви? Его острое чувство жизни угасло, и внутри опять леденел снежок. Он, наверно, приобрел какую-то хроническую болезнь, и она не замедлит вскоре проявиться. Он дрожал и вдруг заметил, что зубы стучат.

Он с таким странным нетерпением ждал встречи с Бираном. Но она пролетела как во сне. Он, действительно, теперь не считал Бирана негодяем. Он неизбежно кончил тем, что тот стал нравиться ему. Но напряжение, связывавшее их, ослабло. Больше Биран ему не нужен. И если Биран вернется к Поле, ему все равно всегда будет неприятно вмешательство Дьюкейна, и он будет считать это очередным проявлением власти. Биран будет избегать его, а если он воссоединится с Полой, то и она будет избегать его. Дьюкейн вздохнул. Он бы хотел сейчас поговорить с кем-нибудь сострадательным — с Мэри Клоудир, например, ему был нужен утешитель. Он хотел стремиться к чему-то новому. Он сел и стал просматривать письма.

Одно было от Кейт, другое от Джессики, а третье было надписано незнакомым почерком. Его и открыл Дьюкейн первым. В нем было следующее:

«Дорогой Джон,

Я думаю, вам интересно, что сталось с малышкой Джуди, я чувствую, что должна написать и рассказать вам все. Раз вы были так добры ко мне, я это ценю. Вы изменили мою жизнь, Джон, хотя и не думаю, что вы меня обратили и заставили исполнять Десять заповедей. Вы познакомили меня с тем, кто мне нужен. И не думайте, что вы поступили плохо — хотя вы относитесь к супружеским узам гораздо серьезнее, чем я, это у вас оттого, что вы неженаты. Я все равно собиралась бросить Питера, и тут Гивен вошел в мою жизнь той ночью, когда он вез меня домой от вас, и хотя мы только что познакомились, нам сразу стало понятно: мы созданы друг для друга и мы вместе уедем куда-нибудь. Попробуйте угадать — куда! На корабле в Австралию! У нас как раз хватило денег на билет. Гивен, как и я, наполовину валлиец, наполовину австралиец, значит, мы поступаем правильно, он собирается отвезти меня туда, где родился, там его отец торгует машинами и устроит нас, так что порадуйтесь за меня! Ну, вот и все, я рада, что познакомилась с вами, и мне жаль, что между нами ничего не было. Но об этом молчу, поскольку Гивен — страшно ревнивый! Я пошлю вам открытку с Сиднейским мостом.

Ваша верная Джуди».

Дьюкейн не сразу понял, что Гивен — это многолюбивый Файви. Что ж, он надеялся, что Джуди не разочаруется в нем. Возможно, что Файви встретил, наконец, свою половинку. А он должен сейчас искать нового слугу. Нужно выбирать теперь с гораздо большей осторожностью. Только через неделю Дьюкейн обнаружил, что его самые дорогие запонки исчезли вместе с Файви, а с ними и кольцо с печаткой, принадлежавшее его отцу. Он не сердился на Файви из-за запонок, но кольца было жаль.

Потом он вскрыл письмо от Джессики:

«Мой дорогой Джон.

Прости, что не ответила на твои многочисленные письма, телеграммы и так далее и что не подходила к телефону и не открывала дверь. Как тебе, возможно, известно, я узнала о Кейт. Что тут скажешь! Я очень потрясена тем, что ты считал необходимым лгать мне. Если ты желал пощадить мои чувства — это был неправильный путь, ведь узнать обо всем было еще хуже! Я ненавижу фальшь и обман, думаю — ты тоже. Поэтому сейчас тебе, наверно, легче оттого, что все открылось. Наша связь теряет теперь смысл. Ты столько раз сам говорил это, а я была идиоткой и не соглашалась. Ты знаешь, я думала, что я тебя очень сильно люблю, но — странная вещь — я ошибалась. Надеюсь, я не причиню тебе боли этими словами. Но, скорей всего, ты чувствуешь такое огромное облегчение оттого, что избавился от меня, что это тебя не уязвит. Конечно, мне грустно от всего этого, но далеко не так, как было два года назад. Так что не беспокойся обо мне. Я столько плакала, но теперь перестала. Лучше не отвечай на мое письмо, я еще не исцелилась полностью, и вид твоего почерка может расстроить меня. Будь счастлив с Кейт. Я действительно желаю тебе этого или скоро буду в состоянии желать. Пожалуйста, не пиши и не звони. Удачи.

Джессика».

Дьюкейн бросил письмо в огонь. Любовь Джессики представилась ему как прекрасное и трогательное, чистое творение ее души. Он не чувствовал никакого облегчения при мысли о том, что она почти «исцелилась». Он постыдно играл ее преданностью, такой невыносимо чистой. Вздорные ссоры, сотни объяснений сотен моментов сейчас ушли навсегда и скоро сотрутся из памяти. А в памяти остался приговор высшей инстанции: он лгал, он все портил, и у него не было достоинства, которое было бы сравнимо с тем достоинством, с каким она просто любила его. Он открыл письмо Кейт.

Дорогой Джон,

Я верю и надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо и тебе не повредило это ужасное приключение. Нелегко понять, как писать тебе, но я думаю, ты ждешь от меня слов. Столько всего случилось сразу.

С тех пор, как я открыла письмо, которое ты просил меня не открывать, я очень много думала о тебе и обо мне, и в результате я почувствовала неудовлетворение самой собой. В моей природе — всегда желать, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, но это не всегда получается. Я была уверена, что наши отношения — такие странные, такие неопределенные и в то же время крепкие, можно было построить так, чтобы нам было приятно, и никто бы не страдал. Но механизм любви имеет такие причудливые энергии, и к тому же (прости, что пишу об этом) я слишком верила, что ты не станешь водить меня за нос в том, что касается определенной темы. Признаюсь, открытие, что у тебя есть другая связь, было для меня очень тяжелым переживанием. Как я не раз говорила, разумеется, у меня нет на тебя прав. Может быть, нашей ошибкой было считать, что мы можем чем-то пользоваться и не иметь при этом чувства собственности. И если бы я раньше знала, что у тебя есть такие близкие отношения с кем-то, я бы не позволила себе так сильно любить тебя. Хотя теперь мне кажется просто идиотской мысль о том, что я могу сохранить тебя, такого привлекательного, не будучи ни твоей женой, ни твоей любовницей. Но именно этого я хотела. Ты сочтешь меня дурой. Во всяком случае, теперь мне кажется, что немного отойти в сторону друг от друга будет для нас правильным, и, к счастью, так и выходит — чисто автоматически. Ты, возможно, почувствуешь облегчение, так как избавишься от запутанности наших отношений, в которых виновата я сама. Будь счастлив с Джессикой. Неуместно было бы сказать: «чувствуй себя свободным», поскольку я никогда не связывала тебя, и все же мы были связаны. Но это прошло. Разумеется, что ты можешь приезжать в Трескомб по-прежнему. Октавиен посылает привет и присоединяется ко мне в надежде скоро тебя увидеть.