Открою еще один секрет: это Крисан убил Ренганис Прекрасную и бросил тело в океан.

Спустя неделю после того, как Крисан выкопал Ай из могилы, в окно его спальни кто-то тихонько постучал. Крисан встал, открыл окно и увидел Ренганис Прекрасную, мокрую до нитки. Волосы растрепаны, одежда хоть выжимай – но это не портило ее дивной красоты. Даже Крисан признавал, что Ренганис еще красивее Ай, и сама Ай всегда так считала.

– Господи, ты что тут делаешь?

– Замерзаю.

– Глупенькая, это я и так вижу.

Крисан высунулся из окна, по-прежнему надеясь, что никто их не видит, и помог Ренганис Прекрасной забраться в дом. Вид у нее был такой, будто она в канаве валялась, да и от голода она осунулась.

– Переоденься, – велел ей Крисан и проверил на всякий случай, заперта ли дверь спальни.

Ренганис Прекрасная выдвинула ящик комода, достала футболку, джинсы и пару мужских трусов. И без тени смущения разделась перед ним догола. Увидев ее тело, влажно блестевшее при свете лампы, Крисан едва не задохнулся. Он замер на постели скрестив ноги, бедный мальчик, и при всем желании наброситься на девушку, такую соблазнительную, не шелохнулся, так и сидел на кровати, пока Ренганис Прекрасная с невинным бесстыдством вытиралась небольшим полотенцем, которое нашла на двери.

Грудь у нее уже оформилась, и Крисан завороженно любовался, воображал, как ласкает ее, целует, игриво теребит соски. Каждый изгиб ее тела, от груди до бедер, будто вычерчен циркулем, без малейшего изъяна. А меж бедер, под темным пушком, легкая округлость, как молодой кокос, только мягкая, податливая. Крисан прямо-таки изнемогал от желания, еще сильней захотелось ему повалить свою прекрасную кузину на кровать и овладеть ею. Но он держал себя в руках. Если под кроватью спрятан труп Ай, это немыслимо.

Пытка все-таки закончилась. Ренганис Прекрасная натянула плавки Крисана, не беда, что мужские. Надела его джинсы, а грудь ее спряталась под футболкой. Но Крисан по-прежнему был возбужден, ведь сквозь футболку проступали контуры сосков.

– Как я тебе, Пес? – спросила Ренганис Прекрасная.

– Не называй меня псом, меня зовут Крисан.

– Крисан так Крисан. – И Ренганис Прекрасная устроилась с ним рядом на краешке кровати. – Есть хочу.

Крисан принес из кухни тарелку риса с вареным шпинатом и куском жареной рыбы – все, что нашел в буфете. Поставил перед девушкой стакан воды, и она набросилась на еду, а потом попросила добавки. Крисан сбегал на кухню, принес вторую такую же порцию, и она ела с жадностью – можно подумать, ее никогда не учили вести себя за столом. Хорошо еще, что добавки не попросила, мать не поверила бы, что он в одиночку съел за ночь три тарелки.

– А теперь скажи, – спросил Крисан, пока Ренганис Прекрасная сушила волосы, – где же твой ребенок?

– Умер, аджак съел.

– Тьфу ты! – воскликнул Крисан. – Но слава Богу. Выкладывай все по порядку.

Ренганис Прекрасная все рассказала. В ту ночь, когда она убежала из дома с ребенком, отправилась она в партизанскую хижину, что построил когда-то в джунглях Шоданхо. Много лет хижина служила всей троице чем-то вроде штаба. О хижине они немало слышали, искали ее, наконец нашли и не раз устраивали туда вылазки. В ту ночь Ренганис Прекрасная прибежала туда с ребенком, зная, что надежней убежища не найти, даже Ай не придет в голову искать ее там. Малыш все плакал и плакал, рассказывала Ренганис; она пыталась дать ему грудь, но он не унимался. Он был совсем голенький, ребеночек, согревали его лишь одеяльце да материнские объятия.

До партизанской хижины было восемь часов пешего ходу, однако Ренганис Прекрасная добралась туда лишь на вторые сутки: забыла дорогу, проблуждала, да и шла еле-еле, с ребенком на руках, и вдобавок, по легкомыслию, не взяла ничего поесть. Так что до партизанской хижины добрались они голодные.

– Еды там никакой не нашлось, – пожаловалась Ренганис Прекрасная.

Как все городские дети, не умела она искать в джунглях съедобные растения, но спустя время ей пришлось этим заняться. На земле валялись грецкие орехи; до чего же твердая у них скорлупа, удивилась она и стала разбивать их камнем, а ядрышки выедала. Орехи оказались вкусные, она набрала побольше и поужинала ими. Воду найти не составило труда – неподалеку от хижины журчал хрустальной чистоты ручей.

Тяжелей всего было справиться с ребенком. Всю дорогу она затыкала ему рот уголком одеяла, чтобы он их не выдал плачем. Большие дороги она обходила стороной, держалась в тени деревьев, ломилась напрямик через банановые рощи и поля маниоки. И все равно приходилось быть начеку – всюду сторожа, многие крестьяне выходят по ночам охранять поля, ловить угрей, кузнечиков. Одеяльце надежно заглушало писк, но малыш чуть не задохся. На мысу, где начинались джунгли, она наконец вынула изо рта у него затычку, ведь ночью здесь никто не встретится, и кинулась в чащу, а малыш все плакал и плакал.

В партизанской хижине он не унимался, хоть матери и удалось его покормить, но в последние дни, перед смертью, грудь он уже не брал. Одеяльце было мокрое насквозь, а запасного она не взяла, просто перепеленала ребенка мокрым наружу. А малыш все плакал, тише и тише. Ренганис Прекрасная поняла, что у него лихорадка – весь жаром так и пышет и дрожит почему-то. Как ему помочь, она не знала, просто смотрела, как он мучается.

– А на третий день он умер, – продолжала она.

И дальше она не знала, что делать. Сняв с него одеяльце, вынесла малыша из хижины, положила на камень, служивший когда-то столом Шоданхо и его товарищам, и весь день смотрела на мертвого ребенка, не в силах думать. Ближе к вечеру решила бросить его в океан, но тут на запах трупа сбежалась стая аджаков, окружила ее и ребенка. Видя, как рвутся они к добыче, бросила им Ренганис младенца. Началась грызня, один потащил ребенка в чащу, а остальные увязались следом.

– Ты хуже, чем сам Сатана, – содрогнулся Крисан.

– Это ведь проще, чем могилу копать.

Оба умолкли – представили, наверное, как псы терзают трупик несчастного младенца. И подумать страшно, что сделал бы Маман Генденг, знай он, что сталось с его внуком. Должно быть, обезумев, спалил бы весь город, перебил всех аджаков, а заодно и людей. Но теперь нет смысла искать останки. Наверняка аджаки не оставили ничего – детские косточки нежные, разгрызть их проще простого. Крисана замутило, едва он представил, как пес глотает целиком голову ребенка.

– А ты не пришел, – укоряла Ренганис Прекрасная, и во взгляде мелькнул то ли гнев, то ли разочарование. – Я до вчерашнего дня ждала, ничего не ела, кроме орехов этих твердокаменных.

– Я не мог прийти.

– Злой ты.

– Я не мог прийти, – повторил Крисан, сделав Ренганис Прекрасной знак не кричать, вдруг мать с бабушкой услышат. – Потому что Ай заболела и умерла.

– Что?!

– Ай заболела и умерла.