Вполне в духе ЛДПР: не поймешь, не то человек всерьез говорит, не то изгаляется…

Однако события пошли иначе, не так, как предсказывали те, кто возомнил себя политическими прорицателями. Самыми верными «союзниками» Владимира Путина на пути сотворения его «политического чуда» стали вконец обнаглевшие чеченские боевики.

Взорванные дома поставили людей перед реальной угрозой: завтра это может случиться с тобой. Человек, который «разберется» с Чечней, в одночасье стал бы народным героем и получил ту самую «харизму».

То, что болтают по этому поводу – что все это, мол, организовал ФСБ… Основание у этих разговоров одно-единственное: все это произошло уж очень вовремя. Как в кино: Путин стал премьером, боевики взорвали дома, он после этого получил всенародную поддержку на любые действия, а когда пообещал мочить чеченцев в сортире, тут-то рейтинг и взлетел до небес…

А если подойти к делу с другого конца? Путин стал премьером ввиду начинающейся войны, а раз пошли военные действия, то начались и теракты, как оно было и раньше, и потом… Что-то подобное должно было случиться, просто по логике войны.

Взрывы домов – не первые и не последние теракты чеченских боевиков. Может, и в Буденновске были комитетчики? Салман Радуев – переодетый полковник с афганским опытом? И «Норд-Ост» – ФСБ? И 11 сентября… Ах нет, 11 сентября – это уже ЦРУ.

Кстати, идти на такое для спецслужб – колоссальный риск. Случись малейшая утечка информации – грохнет так, что от ФСБ лишь ошметки полетят…

А главное – зачем? Зачем организовывать теракты, когда при любом осложнении чеченцы их сами превосходнейшим образом организуют?

Впрочем, не то что доказательств, но даже сплетен, даже видеопленок, где замаскированный «сотрудник ФСБ» рассказывает о страшных диверсиях, и тех нет. Так, одни предположения телеканала господина Гусинского…

24 сентября в Казахстане новый премьер произнес ту фразу, которая вошла в сборники афоризмов. Тогда, отвечая на вопрос по поводу чеченской войны, он не то сорвался, не то просто не посчитался с положением, которое обязывает, и сказал: «Авиаудары в Чечне наносятся исключительно по базам боевиков, и это будет продолжаться, где бы террористы ни находились. Если найдем их в туалете, замочим и в сортире». Менее умная часть окружения премьера схватилась за голову и за сердце. Однако народу, которому наплевать на протокол, зато не наплевать, упадут ли на голову стены собственного дома, высказывание понравилось настолько, что в одночасье стало крылатой фразой и, пожалуй, положило начало стремительному взлету путинского авторитета.

Его рейтинг взлетел как на пружине. Оказывается, русский народ, несмотря на десятилетнее «промывание мозгов» в духе того, что мы перед всеми виноваты и должны смиренно просить прощения у оккупированных народов, все-таки имеет по этому поводу свое мнение и еще способен чувствовать национальное унижение. Поэтому главному герою второй чеченской войны за одно «мочить бандитов в сортире» избиратель многое простил. Да и прощать-то было особенно нечего…

А самое главное – чеченская кампания была воспринята как долгожданное начало возврата к великодержавной политике.

В этой стремительности взлета популярности есть и еще один хитрый финт. Народ давал кредит доверия не только Путину, но и той структуре, которую он, несмотря ни на что, все равно представлял. Если бы «господа демократы» на заре «перестройки» могли такое предвидеть, они перемерли бы от инфарктов сразу, поскольку КГБ ненавидели всеми фибрами своих диссидентских душ.

Однако время шло, и десять лет спустя народ – мы с вами, они и вон те мужики, что на другом конце страны, – уже так люто ненавидел «демократов» вместе с их демократией и экономической реформой, что эта ненависть естественным образом вознесла на пьедестал тех, кого они ненавидели. Как гласит арабская пословица: «Враг моего врага – мой друг».

Они представляли КГБ страшной силой, «тайной пружиной государства», и этого было достаточно – та страшная сила, которая враждует с «демократами», может быть, спасет страну от их реформ.

…На фоне Чечни другие намерения нового премьера были менее заметны. Но на самом-то деле она была далеко не главной трудностью на пути российского правительства. Главная – дела наши скорбные, горестная наша экономика. Несмотря на десять лет разграбления, в стране было еще достаточно того, что можно украсть, продать, перевести деньги за границу. А потом бросить уже окончательно разворованную страну на произвол судьбы…

Кто может сказать, где бы мы сейчас были, если бы во главе государства оказалась марионетка олигархов?

…Уже осенью 1999 года Путин наметил те пути, по которым впоследствии пошел. Все, в общем-то, просто. Так, новая политика правительства по отношению к внешним долгам пришлась по душе избирателям, хотя не сулила им на ближайшие годы сытой жизни – больше долгов не брать, а то, что должны, – платить. Уже в 1999 году Россия, несмотря на отсутствие международных кредитов, выполнила все финансовые обязательства этого года. Без новых кредитов как-то обошлись, и ничего – экономика не рухнула. Может быть, «надежда и опора» реформы, наши магнаты промышленности с перепугу меньше налогов воровать стали?

А ведь надо еще смотреть, на каких условиях давались эти пресловутые кредиты. Проценты-то по ним шли не только денежные. Так, по поводу одного из траншей МВФ немецкая газета «Вельт» писала: «Этот широкий жест имел под собой чисто политические причины и явился своеобразной премией России за сдержанность в косовском конфликте». (Это когда мы братьев-югославов продали.) Как может быть непопулярной у народа политика, при которой никто больше не осмелится обратиться к России с предложениями покупки политических решений?

Новая нотка прозвучала и в том, что касалось налоговой политики. Власть дала понять предпринимателям, что будет неукоснительно собирать налоги. Был отменен целый ряд налоговых льгот, предприняты некоторые экономические методы против утечки капиталов.

А теперь о самом больном вопросе – о приватизации и национализации. Всевозможные олигархи, говоря о смене кремлевских хозяев, в один голос говорили о «преемственности власти». Что это такое, по их пониманию? А это очень простая вещь. Программа-максимум – чтобы при новой власти было бы так же вольготно воровать, как и при старой. Программа-минимум: чтобы новая власть хотя бы не трогала того, что они успели нахапать.

Путин с самого начала успокоил трепещущих «приватизаторов»: воровать так, как раньше, больше не получится, но «речи о деприватизации и переделе собственности сегодня идти не может». Съезд промышленников и предпринимателей откликнулся на это такими аплодисментами, какие в советской истории только Сталину доставались. Чуяла кошка, чье мясо съела…

Коммунисты по-прежнему повторяли заклинания о тотальной национализации. Путин обозвал это требование «идеологическим тараканом» партии и заявил: «Вот этого точно не будет. Не будет очередной крупномасштабной трагедии. Если были произведены в предыдущие годы какие-то неправомерные действия, и это установлено и доказано судом, то другое дело. Ну а сама по себе национализация и конфискация вне судебной процедуры – это катастрофа».