Рубинштейн привез партитуру своей новой оперы «Сибирские охотники», и Лист обещал приложить все силы, чтобы поставить ее в Веймаре еще до конца года.

Восьмого июля Лист и Рубинштейн приехали в Роттердам, чтобы принять участие в тамошнем музыкальном фестивале, проходившем с 13-го по 15-е число. Оттуда они отправились в Брюссель — там Лист встретился с дочерьми, путешествовавшими в сопровождении мадам Патерси и Гаэтано Беллони. Девочки, раньше никогда не отдыхавшие вместе с отцом, провели незабываемое время, разговаривая с ним обо всём на свете и гуляя по зоопарку «среди львов, тигров, стервятников и страусов»[451]. Они совершили совместную поездку в Антверпен. Но совсем скоро вновь пришлось расставаться…

В последнюю неделю июля Лист возвратился в Веймар и сразу занялся подготовкой к постановке «Сибирских охотников», заказав перевод русского либретто.

Этим же летом Листом была закончена девятая симфоническая поэма «Венгрия» (Hungaria) — ответ на патриотическую оду «Ференцу Листу» Михая Вёрёшмарти[452], сочиненную вскоре после триумфальных гастролей музыканта на родине в 1840 году и содержавшую строки:

Когда писалась ода, всё было еще впереди — и патриотическое воодушевление, и вера в победу, и героические дни 1848–1849 годов, и трагедия поражения… Лист уже «развеял траур над струнами» в симфонической поэме «Эпитафия героям» (Héroïde funèbre), окончательную редакцию которой завершил как раз в 1854 году. Настало время воплотить в музыке всё, что составляло для Листа понятие «родина». Работа шла необыкновенно быстро: в течение июня и июля симфоническая поэма «Венгрия» была закончена на одном дыхании, без всяких новых редакций и переделок. Что бы ни говорили недоброжелатели, душой Лист всегда был со своей страной. И Вёрёшмарти понимал это, не упрекая Листа «странами отдаленными», но призывая творить во славу отечества.

А тем временем личные проблемы Листа — вернее, Каролины Витгенштейн — никак не разрешались, а, наоборот, усугублялись. Летом 1854 года княгиня получила вызов в Россию для объяснений по поводу несоблюдения ею условий урегулирования вопросов с принадлежавшей ей недвижимостью, на который ответила отказом… Тогда министр юстиции Российской империи граф Виктор Никитич Панин (1801–1874) инициировал процесс помещения поместий княгини Витгенштейн под государственную опеку. Этот процесс был завершен уже при новом императоре Александре II: 14 июня 1855 года на заседании Государственного совета княгиня Каролина была признана «виновной в самовольном проживании за границей и в ослушании вызову правительства о возвращении в отечество, невзирая на данную подписку»[454], лишена состояния и объявлена изгнанной из пределов Российской империи. В то же время ее дочь Мария отныне должна была получать за счет прибыли от бывших имений матери 75 тысяч рублей в год.

Новый сезон в веймарском придворном театре был открыт 16 сентября 1854 года поставленным стараниями Листа «Эрнани» Верди, а 23 сентября был повторен моцартовский «Дон Жуан», спектакль предыдущего сезона. Должность капельмейстера требовала от Листа всё больше времени и сил. Но и оставить творчество он не мог.

Девятнадцатого октября Лист с той же быстротой и вдохновением, с каким писал «Венгрию», завершил одно из своих самых масштабных сочинений — «Фауст-симфонию в трех характерных картинах (по Гёте)» — Eine Faust-Symphonie in drei Charakterbildern (nach Goethe). Каждая картина является частью симфонического полотна: 1. Фауст. 2. Гретхен. 3. Мефистофель. Позднее, в 1857 году, Лист добавил в качестве эпилога заключительный хор «Всё быстротечное — символ, сравненье» (Alles Vergängliche ist nur Gleichnis), прославляющий спасение через вечную женственность.

Если «Венгрия» стала всеобъемлющим символом родины, то в «Фауст-симфонии» Лист создал «философскую эпопею», как он сам называл творение Гёте: контрастные образы мучительных сомнений Фауста, спокойных и чарующих мелодий Гретхен, насмешливой издевки надо всем и вся Мефистофеля — «изнанки» самого Фауста, в дьявольском зеркале пародирующей стремление героя к идеалу, — всё это стороны человеческого бытия, в итоге находящего дорогу к Свету.

Посвятив симфонию Берлиозу, Лист отдавал дань их многолетней дружбе. Но в то же время его «Фауст-симфония» в очередной раз наглядно показала различие их творческих методов. Для Листа имели значение лишь душевные переживания героев, образы «внутреннего человека», он был абсолютно чужд какой бы то ни было театральности. Берлиоз в своем «Осуждении Фауста» (сравнение «Фаустов» напрашивается само собой) стремился показать весь спектр бытовых и природных картин, «наружно обрамляющих» внутренние переживания. Символично, что у Берлиоза Фауст осужден, а у Листа спасен.