Ева на мгновение задержалась на пороге; оттуда ей был виден весь небольшой сад. В просветлевшем воздухе чувствовалась какая-то первозданность, возвещающая приход весны. Март, месяц-предвестник, несмотря на дождь и град, бывает иногда одним из самых погожих месяцев года.

В октябре дождь и град говорят о близости зимы; в марте дождь и град говорят о возвращении легкого ветерка и золотых дней.

Ева решилась ступить на дерн, который еще два часа назад был мокрым и успел так быстро высохнуть на солнце.

В траве пряталось несколько пугливых маргариток с опущенными головками и несколько робких лютиков. Берега ручья поросли весенним мхом, в котором дрожали первые атомы растительной жизни.

Ручей был еще мутным, но вода понемногу очищалась и становилась прозрачнее; древо познания добра и зла — прекрасная яблоня, находившаяся в самом сердце сада, — не успев пустить почки, уже покрылось первыми цветами. ;

Если прижаться ухом к земле, наверно, можно было расслышать, как в лоне всеобщей матери-земли бьет ключом жизнь и зреют весенние цветы и летние плоды.

Ева обняла свою любимую яблоньку и стала целовать ее ветки. Яблоня, чьими наливающимися соком плодами она любовалась, ручей, в котором она впервые увидела себя, придя попить воды вдвоем со Сципионом, — были самыми старыми ее друзьями. Потом она пошла в грот фей посмотреть на водоем с чистой прозрачной водой, где она купалась в жаркие летние дни и где в ней впервые проснулась стыдливость, говорившая не только о пробуждении ума, но и о пробуждении женственности.

Оттуда она спустилась к увитой виноградом беседке; там пока не было заметно никаких признаков жизни: виноградная лоза, содержащая растительный сок, так похожий на нашу кровь, пробуждается последней; кусты жасмина, которые облюбовал соловей, были еще совсем без листьев.

Но пока не прилетел весенний виртуоз, эти кусты дали приют малиновке — деревенской певунье, призванной радовать своим присутствием и утешать своим щебетом, когда нет солнца и другие птицы молчат.

Вспоминая промчавшиеся дни, Ева с любовью смотрела, как эта милая гостья своим живым любопытным глазом, не менее умным, чем у славки и соловья, смотрит на человека, в котором не привыкла видеть врага.

Был ли то новый обитатель сада или прелестная птичка уже бывала здесь в его счастливые дни? Птичка подлетела близко к Еве, и девушке очень хотелось верить, что та узнала ее и тоже хочет отпраздновать ее возвращение.

Ева вернулась в свой рай, но проступок ее сделал этот рай унылым и пустым, и тот, кого она ждала, трепеща не столько от любви, сколько от страха, вовсе не соучастник ее проступка Адам, но ангел с огненным мечом, посланец Божий, который придет простить либо покарать ее.

Что есть нежные лучи солнца: улыбка всепонимающего Бога или ровное спокойное тепло бесчувственного светила, выполняющего привычную работу?

Она хотела узнать великую тайну прощения; она спрашивала все вокруг: светящийся шар, который, бледнея, катился к западу; облако, которое он обагрял своими последними лучами; цветок, который распускался прежде листка, — все, вплоть до маленькой пташки, которая подлетала к ней в это мгновение покоя и тишины и улетала при малейшем ее движении или легчайшем ее вздохе.

Ничто не давало ей ответа на вопрос: где добро, где зло — всюду одно лишь сомнение.

Вопрос Монтеня «Что я знаю?», окутывающий природу, словно пелена, закрывал от Евы будущее, с каждой минутой становясь все плотнее.

Какой-то голос позвал ее.

Это был голос Марты; темнело, било четыре часа, и старая служанка, точная как часы, пришла сказать ей, что обед подан.

Именно за столом Ева чувствовала себя особенно одиноко. В прежние времена часто случалось, что Жак был погружен в свои опыты и надеялся наконец найти решение проблемы, над которой давно бился; оно всякий раз ускользало от него в последний момент, как это обычно и бывает, поэтому он просил передать Еве, чтобы она завтракала без него, и не выходил к столу; но он все-таки был близко, и Ева знала: их разделяет только потолок.

Но к обеду Жак всегда выходил, это был истинный час счастья, час, когда он вновь обретал Еву, от которой отдалялся физически, затворившись в одиночестве, и отрешался мысленно, предавшись работе, поглощавшей все его внимание.

За столом он вновь видел ее глазами, вновь обретал сердцем, и, как у ребенка, на мгновение омраченного учением, лицо ее вновь становилось счастливым и безмятежным.

Но теперь Жака здесь не было; теперь уже не занятия наукой, а воля удерживала его вдали от нее. Вернется ли он? Когда он вернется? С каким чувством он вернется?

Ева все время гнала от себя эти мысли, но они, как сизифов камень, вновь и вновь падали ей на сердце.

Утром Еве был подан обычный завтрак, теперь ее ждал обычный обед. Он был точь-в-точь такой же, как если бы Жаку предстояло разделить его, и только отсутствие второго прибора на привычном месте говорило о том, что Жака здесь нет.

Марта вошла, чтобы унести пустую посуду.

— О Боже мой! — воскликнула она. — Как вы мало съели, дорогая барышня!

— Я не то чтобы мало съела, просто я ела в одиночестве, — ответила Ева.

— Но что же мне делать с тем, что осталось?

— Завтра вы позовете какую-нибудь бедную женщину и отдадите ей и ее детям все лишнее.

— Впредь вам подавать обед как обычно?

— Да, — сказала Ева, — я разделю его с бедными, и будьте покойны, дорогая Марта, Жак не будет сетовать на слишком большие расходы: как вы видите, эти деньги не пропадут.

— Вы правы, мадемуазель, раньше он был таким добрым!

— Теперь он еще добрее, Марта.

— О, это невозможно! — воскликнула славная женщина.

— Надеюсь все же, что это так, — сказала Ева, подняв глаза к небу. После обеда Ева пошла в лабораторию, зажгла свечу и поставила у окна так, чтобы ее было видно с улицы.

— Люди подумают, что господин доктор приехал! — сказала Марта.

— Тем, кто будет приходить, говорите, что он еще не приехал, но скоро приедет, и бедняки будут знать, что он поможет им в борьбе против всех зол, какие им грозят, и даже против блага, которое они не ценят, — против смерти.

— Почему вы говорите такие странные вещи, мадемуазель? — спросила Марта. — До вашего отъезда я от вас ничего подобного не слышала.

— Марта, я вовсе не уезжала, меня увезли силой. Я целых три года не видела того, кто был для меня всем — моего Бога, моего господина, моего короля, моего кумира, единственного человека, которого я любила и когда-нибудь буду любить!

Она чуть не крикнула «и который меня не любит», но ей стало стыдно, и она промолчала.

Поставив свечу на то место, куда Жак ставил свою лампу, она предалась мечтаниям.