— Это моя вина, — сказал он. — Прости. Конечно, я понимаю, что именно сегодня ты не можешь остаться дома.

Он отодвинул ее от себя и серьезно посмотрел ей в глаза, но Анника отвела взгляд.

— Но ты же вообще не спала. Нельзя в таком виде выходить в первый день на работу.

Она просунула пальцы за пояс его брюк и выпростала рубашку, обнажив полоску горячей красной кожи, и поцеловала его в шею.

— Я же люблю тебя, — прошептала она. Наверное, она только подумала это, потому что Томас ничего не ответил.

Он провел пальцами по ее волосам, и Анника впервые за долгие годы вдруг ощутила желание, как это было с Боссе.

— Почему вы кричите?

В дверях стояла Эллен, сжимая в ручках Поппи и Людде.

Нет, подумала Анника, оседая на пол, только не сейчас.

— Вы ссоритесь?

Томас отпустил Аннику, подошел к дочке и поднял ее.

— Нет, мы уже не ссоримся, — сказал он. — Как ты хочешь — поехать в садик или остаться дома с папой и Калле?

— Дома, с папой! — закричала Эллен и обвила ручонками шею Томаса.

Анника прислонилась спиной к дверному косяку. Спальня кружилась у нее перед глазами.

— Пойду еще часок посплю, — сказала она, но ее никто не услышал.

Дети рисовали за обеденным столом. За окном светило яркое солнце, оконные переплеты отбрасывали на дубовый паркет четкие квадратные тени. Дверь на террасу была приоткрыта, с улицы доносилось жужжание насекомых и аромат травы.

Томас сидел у бара на кухне с утренней газетой и чашкой кофе и счастливо вздыхал. Крамне все понял, когда Томас позвонил ему и сказал, что сын неважно себя чувствует, и даже выказал сочувствие.

— Бедняга, — сказал Крамне, и было непонятно, кого он имел в виду — Калле или Томаса.

Как будто посидеть дома с собственными детьми — это наказание, думал Томас.

Совсем это не наказание, даже наоборот.

Весь день с газетой и журналами и немного спорта по телевизору — это очень даже неплохо.

— Папа, — обиженно закричал Калле, — она взяла мою ручку!

Томас оторвался от передовицы и взглянул на обеденный стол.

— В чем дело?

— Она взяла коричневую ручку, а она моя.

— Но я же рисую деревья, — объяснила Эллен, от усердия высунувшая язык.

Сын перегнулся через стол и ударил сестренку кулаком по голове. Девочка выронила ручку и схватилась за голову, издав вскрик, перешедший в протяжный вопль. Калле с торжествующим смехом схватил ручку.

— Папа! Он меня стукнул!

Томас отложил газету и подошел к столу.

— Послушай, — сказал он, усаживаясь рядом с Эллен. — Мы же не хотим провести весь день в ссорах, правда? Мы же хотим хорошо провести время друг с другом.

— Она первая начала, — самодовольно заявил Калле, рисуя ручкой длинные коричневые линии.

Эллен плакала, а Томас гладил ее по волосам.

— Ладно, ладно, малышка, — сказал он, беря дочку на руки. — Все еще больно? Хочешь, я подую, и все пройдет?

— Он меня ударил, папа! Он сильно меня ударил!

— Я знаю, — ответил Томас и принялся дуть на волосики Эллен.

Спустилась Анника, одетая и при макияже, с плотно набитой сумкой через плечо.

— Что здесь происходит? — спросила она.

— Ничего, — ответил Томас.

Эллен выскользнула из его рук и подбежала к Аннике.

— Калле сильно ударил меня вот сюда.

Она показала на темя, Анника поставила сумку на пол и внимательно рассмотрела ушиб.

— О, у тебя уже растет шишка, — сказала она. — Так дело не пойдет.

Она поцеловала дочку и подошла к Калле, повернула к себе стул, на котором он сидел, и заставила его встать и посмотреть себе в глаза.

— Ты не имеешь права бить свою младшую сестру, — сказала она.

— Но это она…

— Тихо! — прикрикнула Анника на сына. — Ты вообще не имеешь права ее бить. Какой же ты мальчик, если бьешь девочек? Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?

— Да, — ответил Калле, опустив голову.

— Успокойся, — сказал Томас, но Анника пропустила этот совет мимо ушей.

— Смотри мне в глаза, — сказала она сыну, и он посмотрел на мать из-под челки. — Калле, ты должен перестать лгать и сваливать на других свою вину и перестань драться с Эллен. Тебе же не нравится, когда другие дети тебя обижают? Как ты думаешь, как чувствует себя сейчас Эллен?

Он снова опустил голову.

— Она огорчилась, — сказал он.

Анника привлекла его к себе и прижала на несколько секунд.

— Ну все, я пошла на работу, — сказала она, но Калле вдруг порывисто обнял ее за шею.

— Нет! — закричал он. — Останься дома, мама! Побудь со мной сегодня!

— Но папа же дома, — сказала Анника, и мальчик бросил на отца быстрый застенчивый взгляд, но потом снова прижался к матери, зарывшись лицом в ее волосы.

— Я хочу остаться с тобой, мама, — упрямо повторил он.

Она мягко освободилась из его объятия и посмотрела на Томаса.

— Стоило бы вытереть стол, прежде чем дети сели рисовать, — заметила она. — Они потом носят рисунки по всему дому, а мы удивляемся, откуда на стенах пятна.

Томас вдруг почувствовал безмерную усталость. Его словно хлестнули грязной мокрой тряпкой.

— Иди на работу, — сказал он, встал и отвернулся.

Она вышла, не сказав ни слова. Он подождал, когда за женой захлопнется дверь, и сел за кофе.

Она никак не может удержаться. Надо же, напомнила, что надо вытереть стол. Если бы она сама всегда убирала грязь. Вчера жены Ларссона и Альтина сложили грязные тарелки в раковину. Томас с раздражением отметил, что с утра никто так и не удосужился поставить их в посудомоечную машину.

Что она вообще сделала вчера для вечеринки? Купила какую-то готовую дрянь, подогрела в микроволновке! Она выставила себя полной дурой перед его коллегами и ужасно вела себя с соседом, а потом бросила его наедине с гостями, тарелками и прочим.

Он сильно разозлился, вспомнив все это: как она кричала на соседа, как жены коллег смотрели на нее, как мужчины предпочли сменить тему. К его удивлению, вечеринка затянулась до часу ночи. Крамне допил коньяк и попросил еще, но Альтин его остановил, напомнив, что им всем завтра надо быть на работе.

Может быть, так получилось, потому что был статс-секретарь. Томас понимал, что прокололся с его приглашением, но Халениус оказался компанейским парнем, и, наверное, только благодаря его присутствию вечер затянулся так надолго. Все было хорошо, потому что он оказался здесь.