Григорий Золотухин вошел в историю, когда Хрущев, давясь от смеха и возмущения, рассказал о поездке в Тамбов:

— Вот тамбовский секретарь Золотухин все хотел, чтобы его пороли, чтобы сняли штаны и пороли. Какое удовольствие! Все виноватым себя признавал и приговаривал: да, товарищ Хрущев, надо штаны снять и меня выпороть. Он это три раза повторил. Я уже не вытерпел и сказал ему: «Что это вы все штаны хотите снять и зад нам показать? Вы думаете доставить нам удовольствие?» Какой это секретарь?

Тем не менее повинную голову меч не сечет. Хрущев высмеял тамбовского секретаря, но снимать не стал. А при Брежневе Золотухин возглавил более крупный Краснодарский край. Умение угодить начальству — самый надежный способ сделать карьеру. После пленума Золотухин вновь получит повышение. Его переведут в Москву и назначат министром хлебозаготовок.

— Хотел этого или не хотел бы этого товарищ Егорычев, он бросил тень на оборону, на наши славные вооруженные силы, — подвел итог Брежнев. — «Надо еще и еще раз самым тщательным образом взвесить, — говорил Егорычев, — готовы ли мы в любой момент отразить удар агрессора». Это не тема для дискуссий. Но я могу ответить на этот вопрос утвердительно. Да, мы готовы отразить любой удар любого врага. В отрыве от жизни, видимо, и состоит политическая ошибка товарища Егорычева, которая и привела его к тому, что он легко начал говорить об обороне страны. Я не буду, товарищи, развивать этой темы.

Попытка поставить под сомнение советскую внешнюю политику на Ближнем Востоке была пресечена. В благодарность за антиамериканские лозунги и ничего не стоящие слова любви, адресованные сменявшим друг друга советским вождям, Москва снабжала арабский мир оружием, ссужала деньгами, присылала многочисленных советников и специалистов…

Разговор о состоянии вооруженных сил и военной техники, столь важный для нашей страны, был оборван…

После пленума, 22 июня, в годовщину начала войны, Егорычев пришел к Брежневу:

— Леонид Ильич, я считаю, что в таких условиях я не могу руководить Московской городской партийной организацией. Я могу руководить только в том случае, если пользуюсь полным доверием и поддержкой политбюро и генсека. Мне такого доверия, как я понимаю, нет, и я должен уйти…

Он написал заявление:

«Генеральному секретарю ЦК КПСС тов. Брежневу Л.И.

В связи с тем что на июньском Пленуме Центрального Комитета партии моя позиция получила осуждение двух членов политбюро и двух кандидатов в члены Политбюро, я не считаю себя вправе оставаться в должности первого секретаря Московского городского комитета партии. Согласен на любую работу».

24 июня по указанию ЦК провели внеочередное закрытое заседание бюро московского горкома, на котором люди, которые формально еще оставались его подчиненными, устроили Егорычеву разнос. Особенно старалась первый секретарь Бауманского райкома Прасковья Алексеевна Воронина, которую выдвинул Егорычев и которая всегда пела ему дифирамбы…

Леонид Ильич обзвонил членов политбюро:

— Московская городская партийная организация нуждается в укреплении, и Егорычева стоило бы заменить…

Новым руководителем Москвы стал Виктор Васильевич Гришин, который до этого одиннадцать лет работал председателем ВЦСПС.

Пленум горкома провели 27 июня. Речь держал второй секретарь горкома Владимир Яковлевич Павлов. Ему объяснили, что он должен сказать:

— Товарищ Егорычев допустил грубую политическую ошибку. Высказанные им некоторые положения ни в какой мере не отвечали действительному положению дел, не имели никакого фактического обоснования, а сама их постановка на пленуме явилась политически вредной, способной нанести ущерб нашей стране… Многие товарищи высказали мнение о том, что в связи с этим товарищ Егорычев утратил их уважение и доверие, потерял тот высокий авторитет, который должен быть непременным условием для партийного руководителя, занимающего пост первого секретаря городского комитета столичной партийной организации… Бюро МГК отмечает, что он не обсудил свою речь на бюро и поэтому высказанные им политически неправильные положения не отражают мнения бюро… Бюро МГК пришло к выводу, что Егорычев не может оставаться на посту первого секретаря…

При этом участники пленума так и не узнали, что же такого крамольного сказал Николай Григорьевич. Сама его речь, произнесенная в защиту Москвы, долгие десятилетия оставалась секретом.

Опального Егорычева словно в издевку назначили заместителем министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения. Для многих утрата высокой должности оказалась равносильна катастрофе. Николай Григорьевич, напротив, так активно включился в работу, что очень скоро его отправили подальше от Москвы — послом в Данию. Перед отъездом его принял Брежнев. В своей мягкой манере сказал: поработай пару лет, наберись опыта, и переведем тебя в более крупную столицу… Но Егорычев так и застрял в Дании. Для кого-то комфортная жизнь в уютной европейской стране была бы подарком судьбы. Странный Егорычев рвался домой. Но он был невъездным послом.

За ним бдительно наблюдали чекисты. Ведал слежкой за «политически неблагонадежными» — не за диссидентами, а за теми государственными и партийными чиновниками, кого считали недостаточно надежными и нелояльными к Брежневу, старый знакомый и доверенное лицо генсека, его ставленник в госбезопасности — генерал армии Георгий Карпович Цинев.

Он был вхож в дом Леонида Ильича, считался другом семьи.

Людям, которые не забывали опального московского руководителя, близкое знакомство с ним дорого обошлось.

«Егорычев, — вспоминал Виталий Сырокомский, — приезжая по делам на несколько дней в Москву, обязательно приглашал меня к себе домой и расспрашивал о жизни в столице. В тот вечер, сидя в его кабинете, я яростно критиковал застойные явления в городской партийной организации, говорил о растущей апатии коммунистов. Николай Григорьевич слушал меня с большим интересом, забыв предупредить, что в его квартире установлены подслушивающие устройства, в чем он сам убедился на ряде случаев».

Когда Юрий Владимирович Андропов, назначенный все в том же 1967 году председателем КГБ, разобрался в сложном хозяйстве госбезопасности, то он из оперативно-технического управления вывел 2-й отдел, занимавшийся прослушиванием телефонов и помещений. Его преобразовали в самостоятельный 12-й отдел КГБ и подчинили непосредственно председателю. Это подчеркивало важность 12-го отдела, поскольку напрямую на Андропова выходила только разведка, 9-е управление (охрана высшего руководства страны), инспекция и секретариат.

Во главе 12-го отдела Андропов поставил своего секретаря Юрия Сергеевича Плеханова. Контролеры 12-го отдела, в основном женщины, владели стенографией и машинописью, их учили распознавать голоса прослушиваемых лиц. Смертельно опасно было высказываться о генеральном секретаре. Такие записи приносили Андропову, он сам их прослушивал и принимал решение.

Бывший помощник Егорычева Виталий Александрович Сырокомский без объяснения причин был изгнан из «Литературной газеты». Его — со сломанной ногой, в гипсе — вызвал заведующий отделом пропаганды ЦК и сказал: