Оскар промолчал.

Разумеется, вопросов у него хватало. Начиная с самого первого: была ли их с Гумбольдтом случайная встреча на Краусникштрассе на самом деле случайной? Кроме того, у него уже не раз возникало подозрение, что Гумбольдт знает о нем нечто такое, о чем сам Оскар понятия не имеет. И опять же – таинственный сундук на чердаке дома. Что в нем находится?

Оскару становилось не по себе при мысли о том, что ждет его в конце этой поездки. Почему Шарлотта и Элиза остались дома? Что означают туманные намеки Гумбольдта?

Кучер натянул вожжи и повернул лошадей к роскошному особняку. В следующее мгновение экипаж остановился перед массивной дубовой дверью, справа от которой располагалась бронзовая табличка, на которой значилось: «Алоизий Финкбайнер, нотариус».

Спрыгнув с козел, кучер распахнул перед седоками дверь экипажа. На пороге их уже ожидал слуга в великолепной униформе, расшитой золотыми галунами.

– Господин Донхаузер?

Исследователь кивнул.

– Вас ожидают. Проходите!

Оскар шел позади Гумбольдта. Он несколько робел, не зная, что его здесь ждет, и старался держаться в тени.

Когда дверь за его спиной захлопнулась, колокол церкви Святой Доротеи пробил десять раз.

Алоизий Финкбайнер оказался сутулым стариком лет семидесяти пяти. Его седины образовывали вокруг абсолютно голой макушки венчик, издали напоминающий гнездо певчей птицы. На багровом пористом носу нотариуса, свидетельствовавшем о его пристрастии к горячительным напиткам, сидело пенсне в золотой оправе с толстыми выпуклыми стеклами. Да и сам он передвигался медлительно и осторожно, будто был сделан из стекла. Тем не менее, несмотря на кажущуюся дряхлость, взгляд у господина Финкбайнера был ясным и твердым.

– Приветствую вас, господин Донхаузер, и вас, молодой человек! Присаживайтесь, – проговорил нотариус, а сам тем временем зашаркал к письменному столу из полированного вишневого дерева.

Оскар опустился на стул, обитый тонкой зеленой кожей. Кожа источала пряный аромат, а сиденье было удивительно мягким и удобным. И все же он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Если у вас нет возражений, я сразу перейду к делу. – Финкбайнер опустил руки на две стопки бумаг, возвышавшиеся перед ним. – Ко мне поступило ваше, господин Донхаузер, заявление об усыновлении юного господина Вегенера. – Он проницательно взглянул на Оскара поверх стекол пенсне. – Если я правильно понимаю, это вы?

– Что? Я… Ну… в общем, да! – У Оскара возникло странное чувство, будто он прямо сейчас воспарит над землей.

Финкбайнер снял пенсне и принялся протирать стекла замшей.

– Несмотря на то что комплект поданных в нотариат документов, среди которых находятся также частные письма и копия свидетельства берлинского детского приюта «Элизабетштифт», неполон, этого вполне достаточно, чтобы начать процесс усыновления. Дав свое согласие, господин Вегенер, вы примете предложение господина Донхаузера в отношении вашего воспитания и прав наследования. Вы получите право носить его имя и станете наследником его имущества. Разумеется, только в том случае, если вы ясно выразите свое согласие. Что вы скажете на это?

Нотариус вперил в юношу испытующий взгляд.

Оскар ошеломленно проговорил:

– Усыновление? Я не понимаю, почему…

Гумбольдт тепло улыбнулся.

– Дело в том, что я абсолютно убежден, что ты – мой сын.

– Ваш сын? – Оскар не мог поверить. – Как вам пришла в голову такая мысль?

– Результат довольно длительных поисков. Прошли годы, прежде чем я убедился, что, возможно, имею сына. И понадобилось не меньше времени, чтобы найти тебя. Ты был сиротой, много лет прожил в буквальном смысле слова на улице, и твои следы не так просто было обнаружить. Твоя мать, умная и очаровательная женщина, была актрисой и жила в Вене…

– Тереза фон Гепп! – вырвалось у Оскара.

Гумбольдт кивнул.

– Я был уверен, что вы с Шарлоттой, когда я застал вас на чердаке, интересовались не только масками и барабанами. Кто подал вам эту мысль – Элиза?

– Ну, вообще-то Шарлотта, – пробормотал Оскар. – Она сказала, что мы могли бы найти в этом сундуке кое-что важное. Наверно, мы не имели права…

– Не беда, – отмахнулся Гумбольдт. – Рано или поздно ты бы все равно все узнал. Я давно намеревался усыновить тебя, но не хотел мучить тебя сомнениями и намеками до тех пор, пока у меня в руках не оказались все необходимые доказательства.

Оскар в растерянности покачал головой.

– Но эта кража… потом преследование, и наша поездка в Перу?

– Признаю: было не слишком честно с моей стороны проверять тебя таким образом, но я чувствовал, что обязан удостовериться. – На лице ученого появилось виноватое выражение. – Мальчишки твоего возраста невероятно похожи друг на друга, в особенности, если выросли на улице. Кроме того, я должен был дать тебе возможность поближе познакомиться со мной. Если бы я пригласил тебя на чашку чаю – ты наверняка стащил бы у меня карманные часы и сбежал. А в экспедиции мы волей-неволей провели вместе немало времени. Это был очень полезный опыт, скажу тебе откровенно. – Ученый ухмыльнулся. – И я окончательно убедился, что в наших с тобой жилах течет одна кровь.

Оскара словно обухом ударило. Он – сын этого выдающегося человека? Это уже чересчур!

– Но моя мать?

– Когда я с ней познакомился, она еще была замужем за другим человеком. Мы полюбили друг друга с первого взгляда, и не разлучались около года. Это был бурный и страстный роман. После развода с мужем Тереза вернула себе девичью фамилию – Вегенер.

– Тереза Вегенер… – Оскар требовательно взглянул на ученого. – Что с ней случилось потом?

Лицо Гумбольдта омрачилось.

– Наша совместная жизнь не сложилась. Два таких темперамента, как я и она, оказались несовместимыми. В результате я на длительное время отправился в Китай, а Тереза осталась в Вене и продолжала выступать на сцене. Я понятия не имел, что у нас будет ребенок, и узнал об этом только по возвращении. Но было уже слишком поздно. Тереза переехала в Берлин в надежде отыскать меня там, прожила там некоторое время, а в 1882 году внезапно умерла во время эпидемии скоротечной чахотки – примерно в одно время с моей матерью. Так в один год я потерял двух самых близких мне женщин… – Глаза ученого подозрительно заблестели, и ему пришлось смахнуть непрошеную слезу. – Как выяснилось позже, Тереза и моя мать даже были знакомы. Мать оставила мне целый сундук, полный сувениров и воспоминаний о Терезе, чье искусство она чрезвычайно высоко ценила.

– Театральные афиши, фото…

– Да-да. Но кроме того, в сундуке обнаружились письма Терезы, ее дневники и личные вещи. Все это находится в…

– …В тайнике в двойном дне, – закончил фразу Оскар.

Гумбольдт удивленно приподнял бровь.