Махмуд поселился в том же сарае, что и Чота, а Бузиба – в пристройке вместе с другими работниками зверинца. Поначалу Джахан пытался избегать его, но это оказалось невозможным. Целыми днями они трудились бок о бок, ухаживая за своими подопечными, а каждый вечер вместе ужинали. Бузиба отличался крайней неопрятностью. Если он и знал, что такое хаммам, то исключительно понаслышке. Мылся он редко, если делал это вообще. Вопреки принятому при дворце обыкновению, этот тип ел, громко чавкая, и изо рта у него постоянно летели крошки. За ужином Джахан старался садиться от него как можно дальше, но это не всегда удавалось.

Джахан был не одинок в своей неприязни к новым жильцам. Чота вполне разделял чувства погонщика. Белый слон был возмущен и обижен. Он никак не мог смириться с тем, что Махмуд пожирает его сено, пьет его воду, угощается его лакомствами. Он никогда не упускал случая опрокинуть ведро, из которого пил сосед, или стащить еду у него из кормушки. Разгневанный слон способен на самую изощренную месть.

* * *

Однажды утром, войдя в сарай, Джахан увидел, что Чота топчет попону, которой Бузиба покрывал своего питомца, выводя его на прогулку.

– Как тебе не стыдно! – прошипел погонщик, стараясь, чтобы его никто не услышал. – Оставь эту штуковину в покое.

Стыдить слона было поздно. Попона уже превратилась в грязную тряпку.

– Что случилось? – раздался сзади голос Бузибы.

Отрицать вину Чоты не имело смысла, и Джахан не стал этого делать.

– Я ее почищу, – сказал он, указывая на попону. – Клянусь, она будет как новая.

Бузиба поднял попону с пола и пробормотал себе под нос несколько слов, весьма напоминавших проклятие. Но когда он повернулся к Джахану, во взгляде его светилось скорее удовлетворение, чем досада.

– Ты что, держишь меня за безмозглого дурака? – спросил он. – Я прекрасно понимаю, в чем тут дело. Твой зверь ревнует. И ты тоже.

– Вот еще придумал! – отрезал Джахан. – С чего мне ревновать?

– Не ври! – усмехнулся Бузиба. – Надо признать, у вас есть повод ревновать и завидовать. Скоро вас обоих вышвырнут отсюда прочь. Слепому ясно, какой из двух слонов лучше.

Ошеломленный Джахан не знал, что ответить. Он и не предполагал, что этому парню известны его тайные страхи. Еще меньше он ожидал, что тот сообщит о них во всеуслышание.

На следующий день в зверинец явился султан в сопровождении придворных. Джахан уже кинулся было закреплять на спине Чоты хаудах, но султан остановил его.

– Я хочу испробовать нового слона, – заявил он.

Бузиба распростерся на земле, а поднявшись, стал бормотать слова благодарности, заверяя, что он и его слон безмерно счастливы и горды той честью, которую оказал им владыка Оттоманской империи, глава всех верных сынов Аллаха, преемник Пророка, тень Аллаха на грешной земле, самый мудрый, великодушный и справедливый из всех правителей, когда-либо осчастлививших этот мир своим присутствием.

Джахан никогда не слышал столь медоточивых славословий, к тому же обильно приправленных приторно-сладким сиропом. Султану, однако, угощение пришлось по вкусу. Через несколько минут хаудах Чоты оказался на спине Махмуда, а куртка Джахана – на плечах нового погонщика. Джахан и представить себе не мог, что будет так горевать, расставаясь с дурацкой пестрой одеждой, которую ненавидел всеми фибрами души. Им с Чотой оставалось лишь смириться с тем, что Махмуд и его погонщик заняли их место в сердце султана. Глядя вслед счастливым соперникам, Джахан в бессильной ярости кусал губы, а Чота обиженно размахивал хоботом.

Даже после того, как Махмуд скрылся из виду, его запах – отвратительный, как казалось Джахану, – продолжал витать в воздухе. Пытаясь успокоить Чоту, погонщик погладил его по ноге, а слон хоботом обхватил его за талию. Оба долго стояли так, утешая друг друга.

На следующее утро стало ясно, что дело принимает скверный оборот. За сараем, где жили слоны, находился небольшой пруд, окруженный мхом, зеленым и мягким, как ковер. Вода в пруду была мутная, покрытая ряской, но Чота обожал там плескаться. Джахан получил разрешение купать своего подопечного в пруду, ибо султану нравилось смотреть, как слон поливает себя водой из хобота.

На этот раз, подойдя к пруду, они увидели, что там уже плещется Махмуд. Бузиба сидел на берегу, закрыв глаза и опустив босые ноги в воду, и нежился на солнышке.

Джахан прикинул, как лучше поступить. Затевать драку было рискованно: если слух об этом дойдет до ушей главного белого евнуха, ему не миновать наказания. Но и мириться с подобной наглостью тоже невозможно. Чота стоял рядом, тихий как мышь, и, судя по всему, тоже размышлял.

Наконец Джахан решился: подошел к Бузибе и хлопнул его по плечу. Тот открыл глаза и уставился на своего соперника:

– Что тебе нужно?

– Купаться в этом пруду может только мой слон.

На каменном лице Бузибы не отразилось никаких чувств. Он зевнул, закрыл глаза и вновь принялся лениво полоскать в воде свои грязные ступни, словно не замечая Чоту и Джахана.

– Идем, Чота, – злобно проворчал Джахан. – Мы искупаемся в другой раз.

Он уже повернулся, чтобы идти, когда услышал всплеск. Чота, бесхитростная душа, совершил то, чего не отважился сделать его погонщик. Бузиба барахтался посреди пруда, судорожно кашляя, отплевываясь и беспомощно размахивая руками. Плавать он явно не умел. Джахану пришлось прийти к нему на выручку.

– Давай руку, я тебя вытащу, – предложил он.

Но Бузиба уже понял, что пруд совсем мелкий и он может достать до дна ногами. Наглец выбрался на берег самостоятельно и, пронзив Джахана полным ярости взглядом, принялся выжимать свою одежду.

С тех пор скрытая неприязнь превратилась в откровенную вражду. Каждый день оба погонщика выискивали, чем бы досадить друг другу. Джахан не мог сосредоточиться на работе, доверенной учителем, так как боялся, что в его отсутствие Бузиба причинит вред Чоте. Бедняга лишился сна и аппетита.

Синан, заметив его состояние, сочувственно произнес:

– Равновесие – вот что необходимо и людям, и зданиям. Дом, лишенный равновесия, непременно рухнет. И человек тоже.

Но Джахан не знал, как вернуть утраченное душевное равновесие.

Чота страдал не меньше, чем его погонщик. Целыми днями слон стоял почти без движения, вперившись взглядом в пространство, как будто не желал замечать ничего вокруг, и прежде всего – своего врага, с которым ему приходилось делить кров.

После двух мучительных недель в голове у Джахана созрел план. К этому времени лето успело закончиться, стало заметно холоднее. Джахан предполагал, что табор Балабана вскоре отправится на юг. И он решил, что пора уже навестить старых знакомых.

Цыгане встретили его радушно, словно вернувшегося из дальних странствий брата. Угощение тоже было на славу: шербет из тамаринда, жареное мясо, козий сыр, пиде – лепешки со шпинатом, виноградная патока. Все это так аппетитно пахло, что слюнки текли. Жизнь в таборе шла своим чередом: повсюду носились дети, женщины курили трубки, старики болтали, усмехаясь беззубыми ртами. После того как Джахан воздал должное всем поданным яствам, цыгане стали расспрашивать его о жизни в серале – им не терпелось узнать последние новости. Гость объяснил, что ему надо спешить: пришлось заплатить стражникам, чтобы те выпустили погонщика из ворот, и он непременно должен вернуться до вечерней смены караула.