Ллойд Джордж предлагал пригласить все воюющие в России стороны в Париж «предстать перед» Америкой и великими державами Антанты, «примерно так, как в Римской империи вызывали вождей отдаленных населенных племенами провинций…» Однако решительно настроенные против большевиков французы и слышать об этом не желали. Они не «будут договариваться с преступниками»[680]. И они не бросят своих антибольшевистских союзников в России. Франция теряла в России больше, чем любая другая страна. В конце концов решили пригласить представителей всех участников событий в России на конференцию, которая будет проведена на отдаленных Принцевых островах в Мраморном море. Жорж Клемансо пошел на это, лишь стремясь избежать разрыва с Британией и Америкой.

В стане Советов идея переговоров с Вильсоном и Антантой разбередила раны, полученные в Брест-Литовске. Троцкий возражал против любых переговоров. Красная армия сражалась, невзирая ни на какие призывы к перемирию. Но Ленин дал понять, что готов к переговорам. Вину за срыв запланированной конференции возложили на белых, которые по настоянию сторонников жесткой линии в Лондоне и Париже отказались от участия в переговорах. Это снова открыло двери перед сторонниками интервенции. Между 14 и 17 февраля 1919 года, когда Ллойда Джорджа не было в Париже, Черчилль попытался заручиться поддержкой Америки в военном решении вопроса. Но Вильсон и Ллойд Джордж отказывались от такого предложения. Зато Вильсон направил в Россию одного из своих самых радикально настроенных советников, Уильяма Буллита. Тот провел длительные переговоры с Георгием Чичериным и Лениным, но ко времени его возвращения в конце марта на Запад конференция была настолько поглощена вопросом о мирном договоре с Германией, что не могла заниматься слишком сложным русским вопросом. Тем временем Ллойд Джордж выдвинул новый аргумент, состоявший в том, что если русские действительно столь решительно настроены против большевиков, как об этом часто говорилось, то они должны покончить с Лениным сами. Вудро Вильсон также предпочел предоставить русским самим выяснить отношения. К маю самые серьезные опасения революционной заразы прошли.

Необходимость договориться либо навсегда избавиться от советской угрозы носила бы более серьезный характер, если бы существовала реальная опасность русско-германского союза. Но зимой 1918/19 года Ленин был в значительно большей степени заинтересован в примирении с Антантой, чем в развитии отношений с молодой Германской республикой, и такая заинтересованность очень во многом была взаимной. Война вынесла свой приговор. Сколь далеко ни заходили бы в своих фантазиях революционеры и контрреволюционеры, центр власти находился на Западе, а не на Востоке[681]. Диктатура в России не вызывала дружеских чувств у германских социалистов – ни в СДП, ни в НСДП. Ленинский режим и охвативший Россию хаос вызывали неприятные воспоминания о неудачной политике Германии на Востоке. Поэтому неудивительно, что молодая Германская республика спешно закрыла советское посольство в Берлине и отказалась от предложенных Россией поставок зерна. Не было совпадением и то, что обе политические акции, направленные против советского режима, были инициированы германскими левыми. Крайне левая Роза Люксембург призвала к восстанию рабочего класса Германии, которое позволит осуществить подлинно марксистскую революцию и оставить в тени иерархическую ленинскую диктатуру[682]. Центрист Карл Каутский, давний непререкаемый авторитет принятого в СДП ортодоксального марксизма, осуждал советский террор и призывал социалистов признать значение своего участия в работе институтов парламентской демократии[683].

Главным вопросом повестки дня было становление демократии в самой Германии[684]. СДП и ее друзья в составе большинства в рейхстаге стремились как можно скорее провести выборы в Учредительное собрание, которые были назначены на третью неделю января 1919 года. Однако НСДП и незначительное меньшинство, стоящее на еще более левых позициях, считали, что это создаст угрозу всей революции. По словам Розы Люксембург, «созвать Национальное собрание сегодня означает сознательно или неосознанно вернуть революцию на историческую стадию буржуазной революции, а значит, вернуть революцию в руки ее врагов»[685]. Проводить выборы в январе означало заморозить создавшееся положение. Если Германии суждено пережить подлинно революционный момент, то она должна не повторять Французскую революцию 1789 года, а сразу переходить к системе Советов, за которой будущее. К ужасу Люксембург, когда в декабре 1918 года состоялся Германский съезд Советов, подавляющее большинство делегатов проголосовали за демократизацию. Они хотели обобществления тяжелой промышленности и коренной реформы армии. Но прежде всего они хотели выборов в Конституционное собрание. Заручившись этим решением, СДП настаивала на проведении выборов в третью неделю января. И для окончательной уверенности СДП подкрепила свою позицию, определив «понимание» по двум вопросам. Первый вопрос касался «понимания» между профсоюзами и работодателями относительно необходимости сохранить функционирование германской экономики[686]. Второй касался «понимания» между временным правительством и остатками армейского командования. При внимательном прочтении становилось ясно, что оба эти «понимания» объединяла решимость не допустить возникновения в Германии «условий для большевиков» и падения страны в пучину хаоса и гражданской войны[687]. СДП опасалась повторения беспорядков, охвативших страну за неделю до 9 ноября 1918 года.

И эти опасения, как оказалось, не были совсем уж необоснованными. Но к хаосу привели неуклюжие попытки правительства взять ситуацию под контроль. Отряды революционных солдат в Берлине отказались покинуть центр города и требовали выплаты жалованья. В результате на рождественские и новогодние праздники на улицах столицы Германии развернулись серьезные бои. Тем временем 1 января 1919 года фракция «Союз Спартака» под руководством Розы Люксембург и Карла Каутского вошла в коалицию с ультралевыми группами и создала Коммунистическую партию Германии (КПГ). Ей предстояло играть ведущую роль там, где это не удавалось МСДП и НСДП. 5 января отставка мятежного близкого левым кругам начальника берлинской полиции вызвала массовые уличные демонстрации, и эта малочисленная группа, вопреки возражениям Розы Люксембург, решила, что настало время действовать. Мелкие и плохо вооруженные отряды коммунистов и сочувствующих из числа членов НСДП возвели баррикады и заняли помещения редакций газет, принадлежавших СДП, что стало актом неповиновения в самом центре столицы. Как должно было реагировать временное правительство? Когда народный комиссар по военным вопросам Густав Носке потребовал прекратить восстание, Фридрих Эберт, стоявший во главе СДП, ответил, что тот «должен это сделать сам». На что Носке, как он сам вспоминает, ответил: «Так тому и быть! Кто-то должен выступить в роли гончей»![688] Переговоры с участием посредников ничем не закончились, и субботним утром 11 января регулярные армейские части под командованием Носке проложили путь сквозь баррикады к рейхсканцелярии. Там появился Эберт, который поблагодарил войска за то, что они позволили Национальному собранию начать работу, несмотря на сопротивление безответственного меньшинства, стремящегося развязать гражданскую войну. В итоге 53 руководящих члена революционного комитета были отправлены в тюрьму, допрошены и в конце концов оправданы летом 1919 года. Карлу Либкнехту и Розе Люксембург, вызывавшим особую ненависть у крайне левых, повезло намного меньше. 15 января их схватили, избили, а затем расстреляли. Именно это убийство, а не жестокость, проявленная во время восстания, в ходе которого погибло, может быть, 200 человек, бросило тень на проводимую Носке политику поддержания порядка. Это была не республиканская дисциплина. Это было контрреволюционное варварство, поощряемое СДП. Весть об убийстве повергло рядовых партийцев в ужас. Раздавались призывы к отставке правительства. Носке отвечал жестко: «Война есть война»[689].