— А что ж он на свободе ходит? — зло бросил Пахом.

— А за что его сажать? Он на дело не ходит. А тот, кого поймают, его ни за что не продаст. Да эта мелюзга и сама не знает, кто за всем стоит, — предположил Самуил.

— Курица эту мелюзгу и сдает Дубровкину, — убежденно сказал Пахом.

— Гляди, пацаны! — прервал спор ВолодькаМотя.

Со стороны улицы Степана Разина шли Орех с Кумом. Роста они были одного, может быть, Кум чуть пониже, но рядом с Орехом он казался худым.

— Привет, Вадик, Здорово, Женя! — невольно заискивая, чтобы не прогнали, стали здороваться Самуил и Мухомеджан, которые знали Ореха и Кума, потому что иногда ходили во двор к Мишке Горлину.

— Здорово, коль не шутите! — не останавливаясь, ответил Орех, окинув нас равнодушным взглядом.

— Постой, постой! А чего эти-то здесь делают? — вместо приветствия взъярился вдруг Кум. — А ну, валите отсюда!

Мы сразу сникли и стали пятиться к забору, у которого стояли, и уже готовы были дунуть на свою территорию. Кум был скор на расправу, и от него можно было ждать чего угодно.

Всего на какие-то доли секунды я задержал взгляд на лице Кума, но что-то заставило меня взглянуть в его глаза еще раз, и я уже не мог отделаться от ощущения, что они мертвые. Может быть, другие видели в них агрессию или угрозу, а я видел в них смерть. Это были мертвые глаза, такие же как на фотографии отца Каплунского. Теперь я уже был не в силах справиться с собой и снова посмотрел в глаза Кума. Я почувствовал, как в моем мозгу что-то щелкнуло как выключателем, и я в очередной раз провалился в бездну другого сознания, будто меня кто-то невидимый вырвал из реального мира.

На зыбком, с расплывающимся контуром, лице Кума зияли пустые глазницы.

В реальном времени это продолжалось всего несколько мгновений, потому что меня вернул к действительности голос Ореха:

— Да оставь, Вадик. Пусть смотрят. Больше свидетелей будет. Они не мешают.

Кум перевел взгляд на Ореха, сплюнул сквозь зубы и бросил нервно:

— Ладно, х… с ними!

В другом мироощущении время было другое, и это длилось значительно дольше.

Навстречу Ореху и Куму вышел их третий товарищ, Миронов. Мы не заметили, как он подошел и стоял у бревна, где сидели мужики и поглядывали в сторону, откуда должны были появиться Орех с Кумом. Они перекинулись короткими, им одним понятными фразами, подошли к мужикам. Орех с Кумом поздоровались со всеми за руку, чему-то посмеялись и стали обсуждать детали. Мы не могли разобрать все, что они говорили, но основное поняли: мужики поднимают бревно, кладут его на плечо Кума, Кум несет бревно до колонки и там бросает. Если пронесет, мужики ставят ему две поллитры. Если нет, две поллитры ставит он. Дело чуть не разладилось изза толстого рыжего мужика, который потребовал, чтобы Кум показал две поллитры, которые он должен будет выставить, если проспорит.

— Что ты вонь разводишь? — сказал с презрением Орех. — Вот башли. Мирон сбегает за две минуты. — И Орех показал несколько красных бумажек. Рыжий стал было кочевряжиться и требовать, чтобы сбегали сейчас, но его осадил Иваншофер, которого поддержали остальные мужики. Ударили по рукам, и Кум стал раздеваться. Он снял фуфайку и передал Мирону. Суконная шапка с серым цигейковым мехом осталась на голове. Под фуфайкой у Кума ничего не было кроме голубой тенниски. И сразу стала видна мощь его тела. Вдруг обозначилась ширина плеч, которая не бросалась в глаза под фуфайкой; изза плеч как-то диковато выглядывали трапециевидные мышцы, что делало шею Кума бычьей. Дома я часто обращался к «Анатомии человека» и знал, как устроен человек, не хуже любого студентамедика.

Когда я изредка видел Кума на речке, то невольно любовался строением его тела, словно вышедшего из анатомического учебника. Хотелось подойти и поближе посмотреть, как работает та или иная мышца в ее живом воплощении.

Распирая тенниску, бугрились грудные мышцы, которым могла бы позавидовать иная женщина, а от легкого ветерка, когда тенниска касалась тела, отчетливо обозначались квадратики мышц живота.

Кум повел плечами, словно расправляя их, потом нагнулся и подтянул шнурки на ботинках. Он, в отличие от Ореха, который был в кирзовых сапогах, пришел в рабочих ботинках. В таких ботинках на концах вместо дырочек прикреплялись скобки, и шнурки наматывались на них. Наконец, Кум нервно бросил в сторону мужиков:

— Поднимай!

Мужики быстро переговорились, где кому встать. Сначала они откатили бревно на край дороги. Потом попробовали вдвоем приподнять один край, и Иван Бугай, повернув лицо к Ореху и Мирону, прохрипел:

— Давай, помогай!

Орех с Мироном встали к бревну, потеснив чуть мужиков. Иван скомандовал натужным сиплым голосом:

— Раздва, взяли!

Четыре мужика вместе с Орехом и Мироном подняли бревно на уровень живота. Кум уже стоял у середины бревна, подложив ушанку на правое плечо.

— Еще раз, взяли!

Бревно взметнулось вверх, но до плеча Кума не достало. Кум, видя, что мужики на таком вису бревно долго не удержат, подлез под него плечом, и вместе с мужиками сам ceбe взвалил этот дикий груз.

— Подай вперед, — хрипло попросил Кум.

Мужики, теперь уже легко, на плечах, чуть подали бревно вперед.

— Хорош! — бросил коротко Кум.

Он обхватил кору бревна голыми руками спереди, прижимая его и не давая съехать назад. Из его глотки вырвалось что-то вроде «Ха» или «Га», будто команда для себя.

И Кум пошел. Тяжело, но уверенно ступая, чуть прогинаясь под тяжестью векового дерева, которое спиленным стволом пролежало неизвестно сколько лет в ложбине у шоферова дома. Кум медленно шел в сторону колонки. Из домов повыходил народ. И все смотрели на Кума, похожего на муравья с соломинкой, изза которой его почти не видно.

Кум eщe не дошел до колонки, а мужики уже знали, что спор они проиграли, и сидели с вытянутыми лицами, а Орех подзуживал их:

— Ну что, вахлаки! Чья взяла? Говорил вам, с Кумом лучше не связывайтесь. Давай, гони бутылки. Смотри ты, белоголовочку купили! Небось, не верили, что наша возьмет.

Но это еще был не конец. Когда Кум донес бревно до колонки, он не бросил его, а медленно, очень осторожно развернулся и, к удивлению мужиков, пошел назад. При полном молчании он дошел до своего старта и сбросил бревно на землю.

— Ты что, уху ел что ли? — сказал оторопело Иван. — На х… оно мне здесь нужно? Три года бельмом на глазу лежало, думал, освободились. Ну ты,