– Нет, ну буря точно будет, – сообщаю я, и Рубен ухмыляется. Я вижу, как он рад.

Этот песчаный шторм не похож на тот, первый, который я пережил. Нет одного общего темного облака, кружащего над пустыней. Серо-черным стало все небо. Ветер налетает со всех сторон, рвет с нас одежду, сечет маленькими камушками. Вокруг меня вместе с камушками кружится Рубен на своем огурце и кричит что-то, что я сначала не могу разобрать через шум. Он восторженно поднимает большой палец:

– Супе-е-е-ер!!!

Мы добираемся до пропускного пункта. Перед ним построены укрытия, внутри которых торгуют дынями. Продавцы машут нам, приглашая войти, мы оставляем свои транспортные средства в углу и садимся. У наших ног лежат спелые фрукты, снаружи бушует ураган. Я покупаю две хамийские дыни.

– Возьмите еще! – призывает продавщица. – У нас же здесь лучшие дыни во всей стране!

Когда мы снова оказываемся в пустыне, мы оба чувствуем себя плохо. Продавщица снова и снова ставила перед нами фрукты, а когда мы больше не могли есть, она принесла нам сушеные дынные ломтики, такие вкусные и сладкие, какими только могут быть дыни в стране дынь. Солнце забрало у них все, оставив лишь вкус. Мы ели, пока у нас не закружилась голова. Я купил еще пакетик в подарок для родителей Джули, и мы, шатаясь, вышли на улицу.

В бурю.

Нас волнует огурец: он, видите ли, с каждым километром становится все дряхлее, а его тормоза уже давно ушли на пенсию. Их конструкция основана на двух ремнях, которые крепятся прямо к осям и подчиняются рычагу. С каждым километром оба ремня провисают все ниже и ниже.

Мы бредем по шоссе через пустыню. Шоссе на холмике примерно в полтора метра высотой, его бока скошены, через равные расстояния под ним проходят трубы.

Буря шипит и трещит.

Когда наступает вечер и небо окрашивается в темно-синий цвет, мы спускаем огурец и кабутце вниз по откосу и ищем место, где можно разбить палатки. Ветер бушует. Мы выковыриваем из кабутце палатку Рубена. Его коврик тотчас улетает. Только что держали его в руках, и вот уже буря его вырвала и унесла.

Мы укрепляем в гальке первые колышки. Я стою на коленях, повернувшись спиной к ветру, Рубен сидит напротив меня с искаженным лицом. Мы прижимаем палатку к земле. Ее шатает из стороны в сторону, и нам требуется немало времени и сил, чтобы закрепить ее. Наконец она закреплена, но крайне ненадежно. Каждую секунду ветер может повалить ее, даже все ее швы натянуты до предела. Такое впечатление, что она готова в любой момент разорваться.

Потеряв терпение, сворачиваем ее и запихиваем обратно в кабутце.

Достаем мою. Хотя моя палатка рассчитана только на одного человека, все-таки она достаточно крепкая, чтобы выдержать бурю. Она, как кошка, прогибается под ветром, но стоит хорошо, и я впервые радуюсь тому, что не пожалел заплатить за нее так много денег.

Рубен трет себе глаза.

Я говорю:

– Она маленькая, но пойдет.

Он кивает головой. Кабутце и огурец я ставлю колесами на колышки палатки, чтобы получше укрепить ее.

– У меня глаза болят, – жалуется Рубен.

Я раскладываю коврик внутри палатки и говорю брату, чтобы он ложился туда, а я пока позабочусь о багаже и об ужине. В качестве ответа он лишь стонет.

Наступает ночь. Я сижу в передней части палатки, Рубен лежит на спине передо мной. Буря бушует, палатка дрожит, мой налобный фонарик выхватывает маленький кружок посреди мрака. В руке я держу бутылку с водой.

Глаза Рубена покраснели и отекли. Он смотрит на меня, но я не вижу тревоги в его взгляде. Я осторожно промываю его глаза водой, и пока он спокойно это терпит, до меня доходит, что он смотрит на ситуацию совсем другим взглядом. В самом деле, он не беспокоится ни о чем. Он же путешествует со своим братом. Он же твердо знает, что, пока я с ним рядом, все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – уверенно говорю я, глядя, как вода стекает по его вискам.

Нет, у меня на душе совсем неспокойно. Свет от лампочки кажется мне маленьким и слабым, вокруг нас в темноте бушует буря, и в радиусе тридцати километров нет ни одной живой души.

Я идиот, но об этом я не стану говорить своему брату.

Ночь проходит как в лихорадке. Мы лежим, стиснутые, в палатке и потеем, между нами поместились вещи, воздух теплый и душный. Стенки палатки льнут к моему лицу. Рубену тоже не спится.

– Если бы мама увидела нас такими, она бы точно рассмеялась, – говорит он, а я задумываюсь и отвечаю ему:

– Она сейчас это и делает.

Вопреки ожиданиям, наутро буря не закончилась. Рубен выходит из палатки и не может разлепить глаза. Они заплыли и слезятся, брат похож на раненого тюленя.

«Черт!» – думаю я, но вслух говорю вполне уверенно:

– Все будет хорошо!

Я даю ему свою маску для сна и его солнечные очки, надо надеть и то и другое, только так можно защитить глаза. Я собираю палатку, упаковываю наши вещи, а потом сообщаю ему, что пришел момент исполнить наш уговор.

– Да, я знаю, – вздыхает он.

– Итак, до Дуньхуана еще как минимум восемьдесят километров. У нас есть два варианта: или мы поймаем машину и уедем, а остаток пути я пройду позже, или ты ляжешь назад в огурец, а я буду толкать.

– Это трудно, – признает он, туго завязывая свой капюшон. Из-под маски для сна и солнечных очков торчат теперь только рот и нос. Все равно видно, как он ухмыляется:

– Что, ты будешь меня толкать?

– Да.

– А я буду лежать и ничего не делать?

– Да.

– Супер! В таком случае не важно, буду ли я лежать в гостинице Дуньхуана или здесь.

В лицо нам дует ветер и хлещет дождь. Рубен лежит сзади в кузове огурца, кабутце привязана сзади. Я закрепил навигатор на руле и смотрю на экран, а сам упорно толкаю велосипед навстречу ветру.

За четыре часа мы прошли девять километров. Я чувствую себя выжатым носовым платком. Вот он, план болватепы. Рубен под своей маской смеется. У него есть идея получше.

Теперь я иду рядом с огурцом и держу руль, а Рубен сидит в седле и крутит педали. Я говорю ему, когда нужно крутить быстрее или, наоборот, тормозить, в зависимости от подъема и силы ветра. Мы быстро громыхаем вперед по пустыне.

Отваливается первый тормоз, потом второй. Потом ветер начинает дуть в другую сторону. Он атакует с тылу с такой силой, что, помимо нашей воли, заталкивает нас на несколько довольно крутых подъемов. Я снова и снова висну на руле, чтобы замедлить скорость, иногда даже прыгаю перед огурцом и упираюсь, чтобы остановить его. Мои ботинки скрежещут по земле до тех пор, пока скорость не снижается.

Потом мы подъезжаем к крутому спуску. Сначала я его не замечаю, но потом дорога обрывается в небесном пространстве. Ветер гонит нас вперед, мне приходится идти широкими шагами, чтобы успеть за скоростью огурца. Рубен сидит в седле, неподвижный и незрячий.