— На берегу?

— Ноги с опущенными штанами на берегу, а голова в воде… Видно, пописать хотел, да поскользнулся и упал головой в воду… — капитан нагромоздил столько подробностей в этой вымышленной им самим истории, что, казалось, сам в неё поверил. — Был пьяный и тут же захлебнулся…

Да-а, — протянул Баринов. — Не повезло тебе: мог раскрыть дело, а пришлось сдать в архив… — и снова собрал в кучу морщины на лбу. — Одного я в толк не возьму: если они назначили день свадьбы, то почему он, ни с того, ни с сего, решил отделаться от своей невесты, да ещё столь жестоким способом?

— Ему стало известно, что она забеременела, — не моргнув глазом, сочинил капитан очередную мерзость. — А парень молодой, ему учиться хотелось, да и погулять ещё хотелось… А здесь пелёнки-меленки…

— Так вот он какой, оказывается, гусь! Такую мразь, действительно, гнобить нужно! Ишь, белым и пушистым прикидывается!

Баринов не на шутку разозлился на того, кто столько раз окунул его — майора советской армии! — и в грязь лицом! Но ещё больше злился на себя за то, что выразил сочувствие такому подонку!

— И что ты предлагаешь?

— Например, сделать так, что бы этот ублюдок срок получил по максимуму! Но сначала нужно придумать, как… — капитан задумался, не без усилий наморщил лоб. — Например, можно ему нужного нам адвоката подставить, чтобы тот направил его мысли в нужное нам русло… — предложил он.

— А можно на другую статью раскрутить! — тут же воскликнул Баринов.

— Как это?

— Пока не знаю: думать нужно!

— Вот именно: думать!

Будалов явно повеселел, довольный тем, что ему удалось так легко исправить допущенную оплошность во время своих фантазий о Серафиме.

— Что нужно делать всегда! — заметил майор.

Эт-то точно! — подмигнул Будалов. — Послушай, Серёжа, дружбан мой, а чего это мы все о грустном, да о грустном? — скривился он. — Не пора ли начать веселиться? Кстати, нет желания по бабам пройтись?

— Проституток снять, что ли?

— Зачем проституток, в нашей копилке имеются и «честные давалки»! — хитро прищурился капитан…

Пока недоброжелатели нашего Героя строили для него коварные планы и предавались пороку, Серафим не находил себе места от того, что не имел возможности проверить свои предположения. Он нервно мерил шагами небольшое помещение камеры карцера, не зная, как избавиться от сомнений по поводу своей любимой Валентины. Да, умом он ЗНАЛ, что её НЕТ среди живых, но сердце отказывалось принимать это знание.

В этот момент снова послышался характерный шум задвижки, и «амбразура» распахнулась: в окне железной двери показалось лицо Никитича:

— Привет, непотопляемый и, к счастью, непробиваемый — с доброй улыбкой сказал старший прапорщик.

— Что, уже знаете?

— Об этом вся тюрьма уже знает! — заверил он.

— Это хорошо или плохо? — спросил Серафим.

— Для кого как: если для тебя, то очень даже хорошо, а что касается руководящего состава данной тюрьмы, то мне думается — не очень…

Никитич хитро прищурился и почти сразу же заметил в глазах Серафима печаль и тоску:

— Откуда, приятель, у тебя вселенская грусть? — стерев улыбку, спросил он.

Серафим тоже со всей внимательностью посмотрел в глаза старого прапорщика, не зная, что ответить. Не мог же он ему объяснить, как ему удалось узнать о том, что с его невестой случилось что-то непоправимое. И вдруг Серафима осенило: именно Никитич и может ему помочь.

— Поговорить бы? — он вопросительно взглянул на него.

Никитич взглянул на часы, пожал плечами:

— Минут тридцать мы можем спокойно поговорить и здесь, — и тут же пояснил, — мёртвое время: начальство сидит на личном приёме сотрудников, а потому одни на приёме, другие зарплату получают, третьи заняты своими служебными обязанностями… — он скрежетнул ключом, открыл дверь и вошёл в камеру, но дверь оставил открытой, при этом пояснил Серафиму: — Это на всякий случай, чтобы не подумали чего противозаконного: если шум какой или шаги услышишь, то сразу руки за спину и лицом к стенке…

— Как бы навроде шмона, что ли?

— Точно так! Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо… Ладно, говори, о чём хотел поговорить?

— Никитич, вы могли бы меня выручить? — с надеждой спросил он. — Понимаете, если бы для меня не было бы так важно, то не стал бы просить…

— Смотря в чём выручить: если пронести что-нибудь запрещённое сюда, в тюрьму… — серьёзным голосом заговорил Никитич.

— Господи, командир, как вам в голову такое пришло, что я мог пойти на риск для вас и хоть в чём-то вас подставить? Ни в коем случае! Просто мне позарез нужно, чтобы вы узнали об одной вещи…

— Какой вещи? — не понял Никитич.

— Точнее сказать, не о вещи, а о человеке! Узнать, все ли в порядке с ним? — Серафим вдруг смутился.

— И этим человеком, конечно же, является девушка-красавица, не так ли? — догадался он.

— Это не простая девушка: она моя невеста!

— Что, не даёт о себе знать?

— Ни весточки! — вздохнул Серафим и неожиданно с удивлением криво ухмыльнулся: — Надо же, как трагично совпало: невеста — ни весточки!

— Да, совпало, — задумчиво проговорил Никитич и тут же заметил: — Это плохо…

— Плохо, что совпало? — не понял Серафим.

— Плохо, что нет весточки, — пояснил старший прапорщик. — В местах лишения свободы поддержка близких — самое дорогое, что там может быть: поддержка и вера! Иногда простая записка, полученная вовремя, может спасти человеку жизнь! — немного подумав, он решительно махнул рукой, достал из кармана карандаш и блокнот, в котором нашёл пустой листочек и протянул Серафиму. — Вот что, сынок запиши здесь её имя, фамилию, телефон, адрес…

Торопливо, словно боясь, что Никитич передумает, Серафим написал всё, что помнил: адрес, телефон", имя невесты и имя её матери.

— Что сказать, если ответит?

— А можно? Никитич махнул рукой:

— Семь бед — один ответ!

— Просто передайте Валентине одно слово: люблю!

— А если другой кто ответит?

— По этому телефону ответить может только её мама: Марина Геннадьевна её зовут, я написал. Если она ответит, спросите у неё: как Валечка поживает, успокойте её как-то, скажите, что я ни в чём не виноват!

— Матери, значит, сказать, что ты не виноват, а невесте об этом знать не нужно? — укоризненно покачал головой старший прапорщик и тяжело вздохнул.

— Она и так знает! — твёрдо ответил Серафим."