– Ну вот и хорошо, – услышал он голос за спиной и вспомнил, что не только не закрыл дверь, но и не накинул на нее крючок. – Я зайду?

– Да, – отодвинул опустевшую посуду Тис и пересел на кровать, словно она обещала ему какую-то защиту от этого высокого странного старика с маленькой бородкой, который одновременно казался и старым, и как будто его ровесником.

– Медведем, однако уже от тебя не пахнет, – улыбнулся Гантанас, оглядываясь. – Кстати, когда мы только начинали тут все обустраивать, частенько развешивали вот так белье прямо в кельях. Дышится легче от выстиранной одежды. Однако котто твое так не высохнет, но я пришлю тебе что-нибудь назавтра.

Тис молча ждал.

– Долго мучить тебя не буду, – Гантанас взялся за стул и поставив его напротив кровати. – Однако сразу скажу, ты правильно сделал, что пришел сюда. Пожалуй, лучшего выбора и быть не могло.

– Мама сказала, что вы – родной человек, – прошептал Тис. – Сказала, что вы поможете мне.

Гантанас ответил не сразу. Он повернулся к окну и некоторое время смотрел на него, как будто мог разглядеть что-то кроме серого неба. Потом словно проглотил это что-то и проговорил:

– Не сразу мы научились варить ровное и чистое стекло. Чего только не делали. Даже стали гнуть желоб из свинца и сваривать витражи. Ну, а что делать, если поначалу и стекло не всегда выходило прозрачным и ровные куски его были малы? Несколько келий витражами застеклили. Потом стало получше, хотя еще кривовато. А когда научились, почти все уже было застеклено. Понимаешь, я любил твою мать. Любил, как собственную дочь, которой у меня никогда не было, пусть даже и порадовать ее сладостями или какими-то подарками мне удавалось не часто, большая часть моей жизни прошла в дороге. Но, думаю, разговор об этом будет позже. Ты дома, и теперь нам некуда спешить. И я, конечно, помогу тебе. Как ты нашел меня? Случайно?

– Трое человек назвали мне ваше имя, – ответил Тис. – Мама, Дилис, у которого я прожил почти два года после ее гибели, и еще один человек. Он сказал, что вас нужно искать на левом берегу Курсы. У Рэмхайнских гор. Но я искал вас везде: в Фионе, в Доре, в Туаре, в Гайнимхе, в Спайреде, в Дрохайте, и там наконец узнал, что вы в Стеблях.

– От кого? – спросил Гантанас.

– От женщины по имени Алаин, – прошептал Тис. – От одной из убийц моей матери. Она не признала меня в Дрохайте. Иначе бы меня здесь не было. Эти двое, что ждали меня у Тида, ее слуги.

– Ясно, – опустил голову Гантанас. – А потом пришел брат Алаин и увел их.

– Дейк? – спросил Тис и, дождавшись кивка, произнес. – Еще один убийца. Но там был еще кто-то. Кто-то страшный. Промелькнул, как тень. Я не знаю кто, но не Олс… Хотя, сравнимый с ним.

– Ты знаешь и Олса? – побледнел Гантанас.

– Он искал меня, – ответил Тис. – Еще под Слаутом. Прошлой весной. Я укрылся. Тот, кто сказал мне, где вас искать, заметил, что если бы Олс был во плоти, а не дымным столбом, он бы нашел меня. И вот еще, что вы должны знать. Они могли хотеть, чтобы я оказался здесь. Алаин ненавидела мою мать, и перенесла эту ненависть на меня. У них могут быть какие-то замыслы в отношении меня. Мне показалось, что этот Дейк следил, чтобы я добрался до Приюта. Он противостоял… посыльным Алаин в Дрохайте. Мать и отец унесли оттуда, откуда бежали, нож Дайреда. Меньше года назад он вновь попал им в руки. На нем кровь моего отца… Точнее, того, кого я считаю отцом. Это заклятье… Оно поразило меня.

– Как? – спросил Гантанас.

– Боль, – ответил Тис. – Постоянная боль.

– Для чего? – спросил Гантанас. – Это пытка?

– Наверное… – прошептал Тис. – Но не пытка ради пытки. Они чего-то хотят от меня.

– Но ты знаешь, чего, – понял Гантанас.

– Я боюсь даже думать об этом, – вздохнул Тис. – И не могу понять, почему у меня на левом плече появилась метка? В тот час, когда нож вновь попал к ним в руки. Я чувствую, что это из-за отца, но он же был… неродным.

– Как звали того, кого ты считаешь своим отцом? – спросил Гантанас.

– Глик, – ответил Тис. – Он был кузнецом. И погиб в один час с матерью. Сражаясь за меня.

– История повторяется, – помрачнел Гантанас. – А как звали того, кто был твоим настоящим отцом?

– Он…

Тис не сразу смог говорить. Его начала бить дрожь, зубы его застучали, вдобавок отметину на левом плече начало припекать. Но что это была боль в сравнении с той болью, что стискивала его в объятиях? Гантанас молча ждал. Наконец, Тис справился с судорогами и прошептал:

– Тот человек сказал, что не помнит, как… взял мою мать, потому что был пьян. В любом случае он взял ее силой. Она была связана. Она никогда не говорила об этом. Но когда ее убили… Там были эти трое. Алаин, Дейк и Файп. Первые двое называли отцом Файпа. Он… чудовище. Если он чудовище, я тоже чудовище?

Гантанас был бледен, как снег, укрывавший Медвежье урочище. Он посмотрел в глаза Тису и негромко проговорил:

– Человек, которого ты считал и, возможно, считаешь отцом был чудовищем?

– Он был добрым и терпеливым, – яростно зашептал Тис. – Он учил меня. Он любил меня. Он помогал мне. И он погиб, защищая меня и мою мать! Я думаю, что он любил ее и поэтому помог ей бежать. Еще до того, как я родился.

– А она? – обронил два слова Гантанас.

– Не знаю, – признался Тис.

– Я понял, – кивнул Гантанас, закрыл глаза и то ли запел, то ли загудел горлом какую-то едва уловимую мелодию, но тянул ее недолго, несколько секунд. Затем открыл глаза и сказал:

– Хотел отложить этот рассказ, но часть его все же поведаю. Ту часть, которую я рассказать вправе, поскольку чужие секреты остаются чужими секретами. Просто слишком явно завязались в ней все узелки. Или почти все. Жила была одна семья. Особая семья. Так случается. Великая кровь иногда отзывается в потомках так, как и не снилось их предкам. Но может быть, было очевидно тем, кому эта кровь принадлежала когда-то. У нынешнего главы этой семьи, престарелого Кроя Нимха уже очень давно родился сын. Сына назвали Дабхом. Ныне он является одним из самых страшных врагов многих людей, и врагом защитников этой крепости в первую очередь. В нем соединилось то, что редко сходится даже в непростых людях, а он, как и твоя мать, был непростым человеком. Он стал одновременно и воином, и магом. Однажды, еще в собственной юности, он встретил девушку из одного, скажем так, великого рода. И сделал ей предложение. Она ему отказала и из-за этого попала в страшную беду.

– И что же с ней случилось? – хрипло прошептал Тис.

– Почти то же самое, что и с твоей матерью, – ответил Гантанас. – Хотя, я не уверен, что Мэтт кто-то делал предложение. Если твои предположения верны, и Файп действительно твой отец, а уж Глика ты и сам считаешь отцом, то я знаю твою бабку. Хотя бы потому, что некогда и сам думал связать с ней свою жизнь. Ее звали и зовут Моной. Когда-то она с гневом отвергла руку Дабха, поскольку, в отличие от нас, уже тогда кое-что знала о нем и о том, чем он занимается, хотя некоторым из нас казалось, что мы враждебны друг другу, но можем обойтись без взаимного истребления. Мы думали, что время сглаживает все неровности без исключения. Но твою бабку выкрали. Она была сильна не по годам, из нее могла бы получиться великая колдунья. Но не получилась. Она пропала на долгие годы. На десятилетия. Никто не знал, куда она делась. Предполагали, что ее убили. Хотя я не верил в это и продолжал ее искать. А ее… насиловали. И держали в темнице, откуда она не могла убежать. В золотой темнице. И никто из нас – моих друзей, в том числе твой прадед по Мэтт, не знали, где ее искать. Дабх был более или менее на виду, ее рядом с ним не было, а была какая-то женщина, оказавшаяся пустышкой. Подставной девкой, которая изображала жену Дабха для всех прочих. Тоже жертва, ее потом Дабх, кажется, убил. Но будучи в заточении, Мона родила Дабху пятерых детей. Вторую по возрасту дочь Дабх назвал Алаин. А троих сыновей, по старшинству – Файпом, Дейком и Гликом. Хотя она и обмолвилась позже, что Файп, возможно, не от Дабха. Но матерью его все равно является Мона.