Ни одно здание не вместило бы такую толпу, и суд должен был состояться под открытым, неизменно сумеречным небом. Для судей и подсудимого построили помост — им поставили кресла, ему скамью, — развесили громкоговорители… Атмосфера была карнавальная, словно это не судебный процесс, а легкое развлечение, чтобы все могли забыть о своих тревогах. И о кораблях, которые так и не пришли.

Ян поднялся на помост, сел на предназначенную ему скамью и стал разглядывать судей. Ну, разумеется, Градиль. Ее присутствие так же естественно, как закон тяготения. И Чан Тэкенг, старейший старейшина, этот тоже здесь. Неожиданное лицо — старый Крельшев. Ну конечно, он занял место старейшины, когда сместили Семенова. Человек без капли ума, а характера и того меньше. Такой же инструмент, как и другие двое, что сидели рядом. Сегодня все будет решать Градиль, только она. Она наклонилась к ним, явно давая какие-то инструкции… Потом выпрямилась и повернулась к Яну.

Морщинистое лицо холодно, как всегда, глаза — бесстрастные ледышки… Но, поглядев на него, она улыбнулась. Слабо, почти неприметно, мимолетно, — но улыбнулась, наверняка, этакой победной улыбкой. Как она уверена в себе!.. Ян заставил себя не реагировать и застыл в каменном молчании. Любое проявление эмоций могло только навредить… Но удивлялся, чему же она улыбается, — и очень скоро это узнал.

— Тишина! Тишина в суде!..

Градиль говорила в микрофон, и ее усиленный голос пронесся над центральной улицей, отражаясь эхом от домов. Достаточно было сказать раз — все моментально притихли. Настал самый важный момент.

— Мы собрались здесь, чтобы судить одного из нас. Яна Кулозика, начальника технической службы. Против него выдвинуты серьезные обвинения, и вот собрался наш суд. Мой вопрос техникам-операторам: запись ведется?

— Ведется.

— Значит, будет надлежащий отчет о суде. Так пусть же в этом отчете будет записано, что Кулозик был обвинен проктором Шеером в убийстве проктора-капитана Риттершпаха. Обвинение серьезное, и старейшины рассмотрели его на своем совещании. Выяснилось, что свидетели не подтверждают версию Шеера. Оказалось, что Риттершпах умер, когда Кулозик вынужден был защищаться от неспровоцированного нападения. Самозащита не есть преступление. Из этого мы сделали вывод, что смерть Риттершпаха последовала в результате несчастного случая, и обвинение в убийстве отпадает. За чрезмерное рвение проктору Шееру объявляется выговор.

Что это значит? Все присутствующие были озадачены не меньше Яна, по толпе пронесся ропот. Но Градиль подняла руку, и снова воцарилась тишина. Яну все это не нравилось. Обвинение отклонено, а он по-прежнему в наручниках. Почему? А придурок Шеер еще и улыбается!.. Выговор получил и улыбается? Нет, здесь что-то не так. Происходит что-то непонятное, на поверхности далеко не все… Ян решил ударить первым. Он поднялся и наклонился к микрофону.

— Я очень рад, что правда восторжествовала. И поэтому прошу снять с меня наручники.

— Усадить подсудимого! — крикнула Градиль.

Два проктора швырнули Яна на скамью. Значит, это еще не все?

— Против подсудимого выдвинуты гораздо более серьезные обвинения. Он обвиняется в противозаконных действиях и противозаконной пропаганде, в подстрекательстве к мятежу и самом серьезном из всех преступлений — предательстве и государственной измене. Все эти преступления являются особо опасными, а последнее — наиболее опасным из всех. Оно влечет за собой смертную казнь. Ян Кулозик виновен во всех этих преступлениях, что и будет сегодня доказано. Казнь состоится в день суда. Таков закон.

Из огромной толпы понеслись крики, вопросы… Несколько разгневанных мужчин — друзья Яна — начали пробиваться вперед… Но остановились, когда двенадцать прокторов выстроились перед помостом с оружием наготове.

— Не подходить! — закричал Шеер. — Всем оставаться на местах! Пистолеты установлены на максимальный заряд!..

Люди кричали, но издали и на рожон не лезли, ведь максимальный заряд смертелен. А над ними плескался усиленный динамиками голос Градиль:

— Беспорядков не будет. Проктору-капитану Шееру дан приказ — в случае необходимости стрелять. В толпе могут быть чуждые элементы, которые попытаются помочь подсудимому. Мы этого не допустим.

Ян сидел на своей скамье неподвижно. Теперь ему стало понятно все. Только что с выговором — и вот уже проктор-капитан… Молодец Шеер, везунчик… Градиль купила его на всю жизнь, теперь он у нее с рук есть будет. Крепко она его держит. Впрочем, и самого Яна тоже. Он расслабился, думал только про обвинение в убийстве — и не догадался, что это только присказка, а главное — вот оно. Вот оно, настоящее обвинение. И никуда от него не деться, и никакой надежды уже нет… Стоп! Так нельзя, ведь суд еще не закончен… Едва Градиль умолкла, он громко заговорил в микрофон:

— Я требую, чтобы закончили этот фарс и освободили меня. Если здесь есть измена, то в ней виновна вот эта старуха, мечтающая увидеть всех нас мертвыми…

Микрофон его отключили, он замолчал. Выхода не было. Он надеялся только на то, что заставит ее потерять голову.

Она и впрямь рассвирепела — это было слышно по ее голосу, — но держала себя в руках.

— Да, мы поступим так, как предлагает обвиняемый. Мы закончим этот «фарс», как он изволил выразиться. Я посоветовалась с коллегами-судьями, и они со мной согласны. Мы отметаем все обвинения — кроме главного. Государственная измена. Мы достаточно долго терпели, как этот человек глумился над законной властью. Мы были снисходительны, потому что времена настали тревожные и, чтобы сделать неотложные дела, некоторая терпимость была необходима. Вероятно, мы допустили ошибку, дав подсудимому слишком много свободы и позволив ему действовать вопреки нашим обычаям. Эту ошибку необходимо исправить. Я прошу зачитать запись в Книге законов. Статья третья, «Государственная измена», после законов о правлении.

Оператор-компьютерщик побежал пальцами по клавиатуре, выводя на экран перед собой соответствующий раздел. Найдя нужную статью, он включил звуковое воспроизведение. Сурово и торжественно загрохотал над толпой голос закона:

— Государственная измена. Каждый, кто раскрывает тайны государства другим, виновен в государственной измене. Каждый, кто раскрывает подробности деятельности властей, виновен в государственной измене. Каждый, кто глумится над величием властей, виновен в государственной измене. Каждый, кто побуждает других выступать против государственной власти, виновен в государственной измене. Наказание за государственную измену — смерть. Приговор приводится в исполнение в течение двадцати четырех часов с момента его вынесения.

Эхо разносило затухающие отголоски над потрясенно притихшей толпой. Потом снова заговорила Градиль:

— Вы только что слышали, в чем состоит преступление и каково наказание за него. Теперь вы услышите свидетельские показания. В качестве свидетеля выступаю я сама. Перед семьями и перед главами семей подсудимый насмехался над властью глав семей, единственной законной властью на нашей планете. Когда ему было приказано прекратить противоправные действия и подчиниться нашим распоряжениям, он этими распоряжениями пренебрег. Он приказал, чтобы все машины были выведены из строя — каким-то известным ему способом, — до тех пор пока ему не позволят осуществить второй рейс за зерном. Этот рейс состоялся — и много людей погибло. По его вине. Действуя таким образом и побуждая других не подчиняться властям, он стал виновен в государственной измене. Это мои показания. Сейчас судьи вынесут приговор.