Такси застряло в людском потоке и прочно встало в пробке. Мы были на широкой улице, недалеко от вокзала Синдзюку. Ничего особенного не случилось — просто здесь всегда было полно народу. Здесь было сосредоточено множество мест, куда люди приходили после работы или учёбы выпить, закусить, посмотреть кино или спектакль. Попозже вечером открывались всяческие заведения для мужчин вроде казино и стриптиза. Но в это время вокруг бродило множество парней такого же примерно возраста, как Акела-Реми. Натуральных брюнетов среди этой молодёжи, околачивающейся в Синдзюку, было мало: в основном в неоновом свете играли и переливались шевелюры серебристого белого, синего, красного цвета. В стекло такси ткнулась рука какого-то парня в ярком металлическом браслете. С улицы доносилась громкая песня на английском, слова которой невозможно было разобрать. Откуда-то слышался барабанный бой. Отовсюду звучали голоса зазывал из лавок дешёвых товаров.

Такси стояло и совершенно не двигалось вперёд. Мама вздохнула, и мы вышли, решив возвращаться домой на поезде по линии Яманотэ. Я со своим узелком вышла первой, мама за мной. Мы пошли пешком. В этот час к вокзалу направлялось не так уж много народу — толпа валила от вокзала развлекаться в Кабуки-тё. Нам пришлось пробираться в толпе против людского потока. Сделав два-три шага, приходилось останавливаться, потом тебя относило в сторону, назад, потом опять остановка… Рядом впритирку проходили владельцы шевелюр всевозможных цветов. Непонятно было, японцы они или нет. Иногда вдруг появлялся какой-нибудь здоровенный верзила. Проходили люди с другим цветом кожи, с другим цветом глаз. Они обменивались фразами на диковинных наречиях, которые я никогда раньше не слышала. Китайский, тайский, корейский, английский, вьетнамский… Конечно, японский тоже звучал на улице. Проходили белые туристы с фотоаппаратами на шее. Бродили ослепительно размалёванные девицы. Слонялись какие-то дамы с блестящими губами и мочками ушей, сутулые парни в обвисших штанах. Они шли, шаркая подошвами, прогибаясь какими-то искривлёнными, скрюченными телами. Коротенькие, как купальник, юбочки и тут же рядом длиннющие юбки до земли, закрывающие каблук. Футболки со всевозможными надписями. Наверное, благодаря косметике, все казались на одно лицо. На огромном экране премьеры Южной и Северной Кореи пожимали друг другу руки. На другом экране извергался какой-то вулкан на Хоккайдо. Под ним проходили хохочущие во всё горло люди. Шли люди хихикающие, поющие, кричащие. И все они раскачивались. Их тощие тела тряслись и подрагивали.

Где-то слышался плач. Женский плач. Плач младенца. Это плакал какой-то брошенный на дороге младенец. У мужчин в ушах болтались серьги. Женщины с толстым слоем косметики выглядели как куклы. Белые губы. Чёрные губы. Синие губы. Какие-то невероятные босоножки на высоченной платформе, босоножки на длиннющих шпильках. Многие были в кроссовках. Были здесь и школьницы старших классов в укороченных до предела форменных юбчонках. Кто-то накрутил себе на голову электрокабель. То и дело пищали разноцветные сверкающие мобильные телефоны. Люди шли и разговаривали как бы сами с собой. Все раскачивались, и масса людей подрагивала, как желе, готовое растаять. Контуры лиц и фигур были неясны, расплывчаты. Ребёнок орал. На гигантском экране широко улыбались друг другу премьер-министры Южной и Северной Кореи. Раздавался волчий вой. «Песня смерти» разносилась над джунглями. Проползал где-то питон. Вопли обезьян из «Холодной спальни» сливались в поток. Медленно и печально плыл по небу корабль «Лебедь», покрытый синеватым льдом, унося вдаль едущего на слоне Ганди. В тени небоскрёбов растворялись силуэты маленького голого мальчика, волочащего рваное одеяло, и его отца.

На небо, подёрнутое бурой дымкой, вышла красноватая луна. Трясущиеся и раскачивающиеся люди раскрывали рты. Казалось, что все смеются и смех их несётся ввысь, к красной луне.

23 сентября 1946 г.

… Со слов Такатаро Киги

… Когда Киёко в Киото получит деньги, она сказала: «Подожди минутку!» — и куда-то убежала. Деньги передала Хигути. Когда она вернулась, то на вопрос «Где же он?», ответила: «У меня замечательный старший братец! Ни в коем случае нельзя, чтобы мама его сдала в полицию!» Так мне рассказывал приятель из Управления полиции.

В тех случаях, когда похищают девочек от двенадцати до пятнадцати лет, мужчины обычно всегда так себя ведут: стараются быть поласковее, чтобы девочка свыклась. Поскольку, по словам самой Киёко и её матери, они и раньше с ним встречались и общались, уговариваясь обо всём, Хигути, как можно предположить, совершенно приручил девочку. На вопрос, были ли от него вести в последние полгода, она твердила всё время: «Не знаю». Тем всё и кончилось…

… Со слов старшего брата Киёко…

Когда я пошёл встречать её на токийский вокзал, то увидел, что она загорела и выглядит отлично, так что я успокоился. Раньше она была очень болезненная, но за полгода, проведённые в скитаниях, похоже, окрепла, приобрела уверенность в себе и готова была теперь взяться за любую работу. Всё время говорит, что будет помогать по дому. В этих странствиях она не то чтобы вела дневник, но как будто бы записывала кое-какие воспоминания. Сейчас этих записей дома нет, но отец их читал и говорит, там есть такие размышления вроде: «Нельзя ругать дурными словами людей, которые ниже тебя по положению» или «Когда вернусь, всю уборку по дому буду делать сама». Я даже прослезился, услышав это от отца, когда подумал, как девочка закалилась от существования на дне общества и научилась строить свою маленькую жизнь правильно, чтобы выжить. И ещё отец говорил, что там в вещах у сестры было стихотворение танка — вроде такого: «Луна, что светит с высоты, светит всем одинаково…»

28 сентября 1946 г.

О психике похищенных девочек-подростков.

Рюдзабуро Сикиба

Похищенные девочки-подростки находятся ещё в той фазе, когда половое чувство не проснулось и не оформилось окончательно, однако в преддверии этого они уже испытывали смутное влечение к лицам противоположного пола. Такой же психический феномен, как у Киёко, которая называла своего похитителя «старшим братцем» и говорила о нём с нежностью, наблюдался в некоторой степени, как нам представляется, и у Кунико Сумитомо. Таким образом, пока истинное половое влечение ещё не проявлено, его первичные признаки могут выражаться в нежных чувствах по отношению к старшему брату или кузену. Нужно отметить недостатки в социальном воспитании детей в семье, а также присущую девочкам в переходном возрасте тягу к всевозможным приключениям — в том числе тут может быть и знакомство с незнакомым мужчиной, с которым девочка готова безбоязненно отправиться в путешествие.

Благодаря Хигути девочка, которая ещё совершенно не знала реального мира взрослых, смогли заглянуть в жизнь, познакомиться с различными сторонами общества, отчего она, вероятно, испытывала удивление и получала удовольствие. В случае с Кунико было слишком мало времени, но в случае с Киёко можно сказать, что она прошла все стадии воспитания с вытекающими отсюда обязанностями жены — взрослой женщины, заботящейся о доме. И эту школу она прошла под руководством Хигути. Он говорил, что и собирался на ней жениться, когда будет побольше денег.