Барон Огильви[113] принадлежал к одному из самых древних и знатных шотландских родов, но землю предков он покинул еще в юности, выбрав в качестве основного занятия для себя, как и большинство современников его круга, военную службу. Профессионалы шпаги за свою жизнь обычно меняли много армий, особенно часто переходя из-под знамен одного сюзерена к другому в молодости, когда энергия и амбиции побуждают людей забывать про синицу в руках ради журавлей в поднебесье. Однако Огильви в данном смысле выглядел белой вороной. Поступив безусым мальчишкой в армию недавно взошедшего на трон Священной Римской империи Леопольда I, он затем в течение 38 лет беспрерывно служил только этому монарху.

По его биографии можно изучать историю конфликтов Вены с соседями в последней трети XVII в. Барон участвовал практически во всех крупных походах австрийской армии на Рейн, в годы войн с Францией. И во вторжениях в Венгрию в периоды противоборств с Турцией, где заработал репутацию пусть и не выдающегося, но весьма компетентного генерала. Поэтому неудивительно, что послужной список шотландца в конце концов увенчался высоким чином фельдмаршала-лейтенанта. Но к 1701 г., когда Австрия вступила в войну за испанское наследство, в имперских вооруженных силах произошла смена поколений.

Ту плеяду полководцев, к которой принадлежал и Огильви, начали решительно вытеснять молодые, чьим олицетворением являлся блистательный принц Евгений Савойский. Именно с его эпохой связан период самых впечатляющих побед австрийских войск за всю историю империи. Представители «старой гвардии» уже не могли уловить новых веяний теории и практики военного искусства. И потому они один за другим «сходили с дистанции». Кому-то это посчастливилось сделать естественным путем, перейдя в иной мир в силу преклонного возраста. А кого-то беспощадная конкуренция на старости лет заставила смирить гордыню и уйти в тень — на дальние задворки бога войны, постучавшись в двери армий третьего сорта.

Огильви выпал второй вариант. В 1702 г. в начале большой войны, когда бывалые полководцы обычно ценятся на вес золота, настал конец его почти 40-летней карьере цвета австрийского мундира. Шотландцу пришлось срочно изучать рынок вакансий для выходящих в тираж генералов, поскольку существовать в том веке без зарплаты было так же трудно, как и в наши дни. Правда, затем судьба сжалилась над старым солдатом, скрестив его жизненный путь с тропинкой Иоганна фон Паткуля — лифляндского дворянина на царской службе.

Лифляндец являлся не просто доверенным лицом Петра I. Он сыграл выдающуюся роль в организации антишведской коалиции и потому пользовался в Москве исключительным доверием. Рекомендация Паткуля помогла барону вступить в переговоры с русским послом в Вене князем Петром Голицыным, которые закончились очень выгодным для шотландца контрактом. Три года службы под малопрестижными тогда российскими знаменами скрашивались повышением в чине до генерал-фельдмаршала и хорошим, даже по западным меркам, жалованьем — по 1000 талеров в месяц, не считая прочих мелочей, вроде бесплатного продовольствия и фуража для положенных по штату 100 человек прислуги и 70 лошадей.

Кроме того, в договоре специально обговаривался пункт, запрещавший всем русским военным, кроме царя, под любыми предлогами каким-либо образом вмешиваться в действия фельдмаршала и препятствовать «…ему распоряжаться по службе как в гарнизоне, так и на походе, в боях, нападениях или осаде».

Столь сказочная щедрость условий контракта объясняется, конечно, не только фактом протекции Паткуля или рекомендательным письмом Леопольда I, которым по общепринятым в Европе правилам не забыл запастись и барон. К ноябрю 1703 г., когда было подписано соглашение с шотландцем, в Москве уже хорошо знали цену авторитетам, создаваемым при помощи подобных подпорок. Просто со времен «Великого посольства» все российские попытки найти хоть сколько-нибудь по-европейски знающего и опытного полководца для верховного командования неизменно заканчивались неудачами. Поэтому, когда наконец-то появилась реальная возможность заполучить в свои руки такую фигуру, за ценой решили «не стоять». И, по большому счету, как вскоре выяснилось, не прогадали.

Огильви оказался незаурядным тыловым организатором. Все начинания, инициированные бароном, характеризуют его как толкового устроителя и реформатора. Сразу же после приезда в Россию шотландец внимательно изучил принципы, на которых создавалось царское войско, и предложил план коренной модернизации всей структуры вооруженных сил. Речь там, в частности, шла о приведении пехотных и драгунских полков к единообразному штату, не уступавшему неприятельским подразделениям по числу людей. На вооружении предлагалось оставить ружья только какого-нибудь одного калибра. Учредить полевую артиллерию и упорядочить корпус осадных пушек. Также обосновывалась необходимость введения инженерных и понтонных команд, обустройства специальных провиантских магазинов в заранее определенных пунктах с целью кардинального сокращения постоянно сопровождавшего и стеснявшего армию огромного разношерстного обоза.

В последующих разделах записки компоновались соображения о целесообразности строгой регламентации полномочий на всех уровнях командования, мысли о более рациональном расписании всех чинов главного штаба, идеи о переходе с громоздкой дивизионной системы на проще управляемую бригадную и другие «артикулы» войсковой организации, уже давно считавшиеся азбукой военного дела на Западе. Этот проект был немедленно принят к исполнению и стал одним из важнейших этапов в истории строения русской регулярной армии. В общем, на данной ниве фельдмаршал честно отработал все те большие деньги, которые ему обещались по контракту.

В 1704—1706 гг. вопрос о полном разгроме шведов русским командованием даже не обсуждался. Без лишних иллюзий, анализируя перспективы, царь и его наиболее дальновидные помощники мечтали только о создании в ближайшем будущем армии, способной хотя бы на основе численного превосходства противостоять скандинавам. Вклад Огильви в процесс этого строительства трудно переоценить. Во всяком случае, он в полной мере затушевывает тот факт, что в качестве военачальника-практика в походах и сражениях шотландец себя совершенно не проявил, продемонстрировав весьма заурядный уровень стратегической хватки и явно недостаточную способность правильно оценивать быстро меняющуюся обстановку.

Подобного соотношения кпд в тылу и на фронте от барона, очевидно, и следовало ожидать, если не забывать, что он являлся типичным представителем отжившей свое время военной школы. Поэтому, кстати, противоборство с талантливым молодым полководцем-новатором в лице Карла XII являлось для него откровенно неподъемной задачей не только по причине несоизмеримо меньшего природного дарования.