Рэд встала, чуть не опрокинув стул.

– Я способна на большее.

Эммон напрягся.

– Я способна на большее, и ты это знаешь.

Рэд прислонилась к краю стола, взялась за него.

– Так помоги мне это сделать. – Это была и мольба, и приглашение, и вызов одновременно.

Голос ее полон желания и потому прозвучал хрипло.

Казалось, прошло несколько веков, прежде чем он повернулся к ней. Эммон опустил скрещенные на груди руки, они безвольно повисли вдоль его тела. Пальцы его были согнуты, словно он уже держал в них что-то невидимое. Эммон неуверенно шагнул к ней, но собрался наконец с духом и решительно пересек комнату. Он уперся руками в стол по бокам от Рэд – достаточно близко, чтобы она ощутила напряженные мускулы на них.

– Ты уверена? – напряженным голосом, из последних сил держа себя в руках, настойчиво спросил Эммон.

– Вчера это сработало, не так ли?

– Ты призвала Диколесье до того, как я тебя поцеловал.

Рэд провела пальцем по его скуле, по тонкой линии шрама. Первая отметина, которую она поставила на нем.

– Но не до того, как я захотела, чтобы ты это сделал.

Слабая, печальная улыбка приподняла уголок его рта. Но глаза его были полны желания. Его руки скользнули по ее бедрам, задирая рубашку Эммона, которую она все еще носила, и выше, по спине.

Рэд провела пальцами по краю его уха, по линии подбородка, ощутив под пальцами шероховатость щетины. Второй рукой Эммон взял ее за подбородок, провел большим пальцем по щеке. Израненная ладонь оказалась у нее на горле.

– Я достаточно близко? – Между их телами уже было и лист бумаги не просунуть.

Рэд вцепилась в его волосы, привлекая его голову к себе так, что их губы почти соприкоснулись.

– Еще нет.

Их вчерашний поцелуй был рожден страхом, отчаянием и облегчением. Забыть такое нелегко, но возможно – минутная слабость, ошибка, которую легко отбросить.

На этот раз все было по-другому. Это был вполне осознанный шаг. Он разрушит узы необходимости, которыми они связали себя, и бесповоротно направит их к чему-то другому. Эммон впился в нее взглядом, ожидая разрешения действовать.

Рэд потянула его вниз, к себе. Эммон с тихим вздохом наклонился. Его язык скользнул по ее губе, медленно, целеустремленно. Рэд негромко застонала и еще крепче прижалась к Волку, вцепившись в его спину. Ни одного пустого места не осталось между ними. Покрытая шрамами рука скользнула по ее груди, спустилась на бедро. Другой Эммон обхватил ее за шею, как некую невыносимо хрупкую вещь, которую он боялся выпустить из рук. Потом большим пальцем развел ее губы для еще одного, более глубокого поцелуя.

– А сейчас?

– Еще нет. – Рэд потянулась к нему всем телом. Чашки с грохотом упали на пол. Она хотела ощутить его, ощутить его полностью, без этой дурацкой одежды между ними.

– Ближе.

Эммон хрипло усмехнулся.

– Ты хоть попробуй для начала.

Это были почти обрывки слов – губы его жаждали совсем не говорить. Рэд выставила руку в примерном направлении ветки на столе и поймала его губы своими. Золотой свет вспыхнул под ее веками. На мгновение Рэд увидели их обоих: они переплелись, как корни, Эммон – яркий маяк и она – тонкая свеча, пламя которой питалось его близостью. Рядом что-то зашуршало, но они не стали поворачиваться, чтобы выяснить, что это было. Рэд запустила руки в его волосы и снова прижала его губы к своим.

Эммон прижался к ней. Жар охватил их обоих, дыхание стало прерывистым. Сила внутри Рэд сменила направление. Теперь она чувствовала бурно расцветающее Диколесье вокруг них, в них. Корни в земле под башней рванулись к ним, и ветви поползли по стенам башни к лишенным стекол окнам. Лес подался к ней, она подалась к нему. Узы ослабли. То, что сковывало лес, исчезло, хватка его ослабла, позволяя Диколесью подобраться все ближе и ближе…

Руки Эммона замерли на ее спине под рубашкой. Он крепко обнял Рэд и еще раз страстно поцеловал. Затем он выпустил ее – так выпускают из рук тлеющий уголек – и отстранился, тяжело дыша. Рэд потянулась было к нему, но он повернулся к ней спиной, и у нее опустились руки.

– Эммон?

– Дай мне минутку. – Эммон провел рукой по волосам, они вздыбились под странными, жесткими углами. – Просто… дай мне минутку, Рэд.

Магия медленно отступила, возвращаясь в пустоты внутри нее, заполняя их. Рэд отдышалась, глянула, что происходит за окнами башни. Вся зелень вокруг буйно, словно невозможной весной, цвела и тянулась во все стороны. Вьюнок заплел окна почти полностью, поглотив и без того тусклый бледно-лиловый свет Диколесья. На лозах раскрылись огромные белые цветы, и мясистые зеленые листья покрывали их. Усики, усеянные крошечными цветами, переползли через подоконник и тянулись к столу, на котором она сидела.

Рэд смотрела на них, Эммон, стоя к ней спиной, тяжело дышал – плечи его поднимались и опускались. И с каждым его вздохом буйство зелени слабело и отступало. Усики втянулись, выскользнули обратно в окно, прочь от Рэд. Белые цветы закрылись. Плети вьюнка ссохлись, теряя листья, вернулись на свои привычные места. В башне снова посветлело, когда они сползли с окна. Зелень откатывалась назад ритмично, в такт дыханию Эммона.

Он говорил, что удерживать Диколесье на месте требует от него почти всех сил. Но сейчас, когда он целовал ее, Волк отвлекся, и магия выскользнула из той крепкой клетки, в которой он ее удерживал.

– Прошу прощения, – отрывисто прошептал Эммон. – Я думал, что смогу… неважно, что я думал. Это была ошибка.

Рэд скрестила руки на груди, ссутулилась, пытаясь стать меньше, спрятаться. Впервые за несколько недель задергал болью тройной шрам на ее животе – рана Эммона, которую она переместила на себя. Иногда извинения причиняют больше боли, чем сделанные ошибки.

Что-то коснулось ее руки. Рэд взглянула туда. Ветка, на которую она направила свою магию, стала огромной. Нанесенные серебром метки на побегах находились как минимум в футе от главного стволика. И вся она была покрыта ярко-зелеными, сочными, как летом, листьями. Рэд, видимо, издала какой-то звук. Эммон полуобернулся. На лице его была написана тревога – он, должно быть, подумал, что она плачет. Он увидел ветку, и глаза его расширились.

– Я же говорила, что способна на большее, – глухо произнесла Рэд.

Слезы, которые он ожидал увидеть, клокотали у нее в горле, царапали его.

Эммон склонил голову, темные волосы упали ему на плечи. Он провел рукой по лицу.

– Я бы хотел, чтобы все было по-другому. Но так просто… просто не может быть. Я не могу удерживать лес, когда я… – Эммон замолчал. Вздохнул. – Все, что у меня есть, я трачу на то, чтобы не дать Диколесью прийти за тобой, – тщательно подбирая слова, сказал он. – Все. Всю мою силу и волю. Ничего не остается. А леса во мне так много, и он так близко к… поверхности.