Когда насытились ухой, стали выпаривать соль. Кпд мизерный. Производительность – одна чайная ложка в час, но качество весьма приличное, продукт нежно-беленького цвета. Занятие хлопотное, однако благодаря ему вечер пролетел незаметно. И грустные думы не так одолевали. А собственно, и думать-то смысла не было. Пешком вдоль берега не пройдешь, плот без топора не соорудишь – оставалось тупо ждать. В мою дурную голову закралась мыслишка, что вертолет разбился. Вползла и уползать не спешила. Шикаю на нее, рычу – прогнать пытаюсь, а она, змеюка, не из пугливых, знает свою силу, сама пугать привыкла. Сереге о ней, разумеется, даже намека не сделал. Мы вообще старались поосторожнее друг с другом обходиться, а то ведь в такой ситуации все старые занозы воспаляются. Рыбалка – занятие психованное, мало ли чего в азарте ляпнешь. Один невольно, а другому больно. Только бывают занозы, которые сразу отмирают, а иные вроде как засыпают, но наступает критический момент – и они воспаляются. Все зависит от человека, от яда, который в нем, от его количества и тяжести. Со связчиком мне повезло – легкий человек, в самом хорошем смысле этой легкости. Не из тех, которые не упускают случая встать на спину лежачего, чтобы казаться еще выше.

На третий день с утра поймали свежих ленков для еды. Перекусили. Прилегли. Но к обеду навалилась настоящая африканская жарища. Комары тучами сгустились. Висели в воздухе, как пыль над проселочной дорогой после грузовика. Баллончик наш давно уже перестал дышать, точнее, вздыхал, но не выдыхал. Спасались в реке. Высмотрели два камня подальше от берега. Забирались на них и стояли. Но на камне долго не выдержишь, ноги устают. Так вот и курсировали: с берега на камень и обратно. Голова от бессонных ночей, от комариного звона и от дурных мыслей вроде и пустая, но тяжеленная. Язык еле ворочается. Глаза то и дело закрываются. Сигарет осталось три штуки.

К вечеру, уже полувареные, додумались искупаться. Прошли по реке выше ручья, нашли прогретую заводь и залезли в воду. Лежим, млеем. И в это время загудел вертолет. Серега услышал. Я долго отказывался верить. К тому же и звук на какое-то время пропал. Но потом явственно вынырнул уже над рекой настоящий нарастающий стрекот.

Ребята догадывались, что мы немного заждались, поэтому приготовили, чем заглушить наше красноречье. А нам много и не потребовалось. Я с полстакана осоловел. А когда увидел в зеркале выше ворота энцефалитки ошейник из запекшейся крови, развеселился, как сумасшедший, – а может, и взаправду крыша сдвинулась, не совсем набекрень, но тем не менее.

А задержка санрейса получилась оттого, что больной оказался тяжелым, и пришлось срочно лететь в Норильск. Дело святое, какие могут быть разговоры.

Увидев нашего тайменя, двое парней из экипажа схватили спиннинги и побежали к ручью. И, кстати сказать, ничего не поймали. Ноль целых, ноль десятых.

А подарочный экземплярище, когда взвесили, вытянул на тридцать четыре килограмма, без какой-то мелочи.

И еще, чуть не забыл, «пулю» с летчиками мы все-таки расписали. Но, странное дело, нам с Серегой упорно не шла карта. По всем законам и приметам должно быть наоборот. Не идет, хоть тресни. И тогда я подумал, что, может быть, все, что с нами приключилось, надо считать большим везением. А что? Всякое может быть. Там, в небесной канцелярии, свои расценки.

Помните, как я на рыбалке больше своего директора наловил и мне вежливо предложили поискать новое место? Наказали, называется. Если бы задница к креслу приросла – другое дело, но я ведь профсоюзником на общественных началах числился, а в рабочее время глотал пыль на самом грязном участке. Было бы чего терять.

Испугаться не испугался, но обиделся, врать не буду. Очень сильно обиделся и на пыль, и на копоть, и на директора – на всю цивилизацию обиделся. И тут под горячую руку подвернулось заманчивое предложение – мотористом в рыбнадзор. И не просто мотористом, а с правами инспектора. Правда, в самом глухом районе, на Ангаре, где ни оперы, ни опера, не говоря уже про тюльпаны и красные помидоры… Подумал я минут семь и согласился. Что мне, молодому да не женатому. Без тюльпанов перебьюсь, зато рыбалка будет, которая и сниться не отваживалась.

Короче, отправился на теплое место в холодные края.

Прибыл в район. На второй день без всякой волокиты получил судно, а вот промчаться с ветерком по глади речной получилось не сразу. Недели две в божеский вид приводил. Пахал от восхода до заката. А с заката до восхода спал на рабочем месте. Как в песне: «Нам ДОК, что дом родной…» – тем более что другого дома пока не было. Но в каюте не хуже, чем в общаге. Плюс ко всему по утрам в автобусах не трястись, нервы не расшатывать. С хорошими нервами и работа качественнее. Деталь немаловажная. Надо было показать будущим коллегам, с кем придется дело иметь. Движочек перебрал, красочку подновил… короче, дал понять. И поняли. Начальник увидел и просиял: «Давно, – говорит, – о таком человеке мечтаю».

И сразу же с просьбой.

Следующую неделю потратил на ремонт катера его свояка или кума, там родственные отношения настолько запутанные – с наскоку не разберешься. Однако руки бы оторвать этому родственничку за такое обращение с живым механизмом. И оторвал бы, да на глаза не попался.

Довел и кумов катер до ума. Но не только бог троицу любит. Мой новый начальник тоже. Принял работу, поцокал языком и отправил ремонтировать третье судно, вроде казенное, но слишком уж щедро он мне тушенки отвалил на эту экспедицию. И сказочку не очень складно рассказал. Будто бы зашли по большой воде в боковую речку, да там и сломались, потом вода упала. А теперь, мол, прошли дожди, вода снова поднялась, и я должен пробиться туда на «Казанке», подшаманить катер и пригнать домой.

Голосок вежливый, глазки ласковые и, опять же, сгущенка с тушенкой – темнит начальство, не понимает, что мне его светомаскировка до лампочки. Меня речка новая интересует. Бывало, на такое дело отпуск тратил, а тут в рабочее время, с бронированным документом у сердца, на казенном бензине – никакого резона кобениться.

А ходу до речки было километров пятьдесят вниз по Ангаре, и до катера – около пяти, как сказал начальник, которые потом обернулись пятнадцатью.

Отчалил я по утряночке и, не отвлекаясь, без остановок до самого устья. Там решил порыбачить, оглядеться, а может, и заночевать, если масть пойдет.

Но рыба не ловилась – вода большая. Представляете, какая досада. Первый раз в жизни выйти на речку с документами, позволяющими делать все, что душонка пожелает… и клева нет. Уже не до тайменей, хоть бы щучонка какая из голодающего Поволжья приплыла да на блесну позарилась – ни в какую. Ти-ши-на.

И ничего не поделаешь. Сматываю удочки в надежде, что спадет вода, пока я катер ремонтирую. Двинулся вдоль берега. И вдруг вижу – в кустах три молочные фляги. Самая браконьерская тара. Только слишком нагло стоят, почти не замаскированы, я даже подумал, что пустые. Но все-таки сбросил газ. Не оттого, что вспомнил про инспекторские права, чисто из любопытства. Столько бросал – и ни одной поклевки. Надо же удостовериться, что не я один такой неудачливый.