– Да. Я пришел прямо сюда, быстро как мог. О Баррич, я боялся, что ты умер.

– Я думал, что ты умер. Другие все вернулись несколько дней назад. – Он прерывисто вздохнул. – Конечно, этот ублюдок оставил лошадей всем остальным.

– Нет, – напомнил я ему, не выпуская его руку, – это я ублюдок, помнишь?

– Прости, – он открыл глаза. Его правый глаз покраснел от прилива крови. Он попытался улыбнуться. Тогда я увидел, что опухоль на левой части его лица все еще не спала. – Так. Славная парочка. Ты должен поставить припарку на эту щеку. Она гноится. Похоже, тебя поцарапал какой-то зверь.

– «Перекованные», – начал я и не смог объяснять дальше, но вместо этого тихо сказал: – Он оставил меня к северу от Кузницы, Баррич.

Ярость исказила его лицо.

– Он мне не говорил. И никому другому. Я даже послал человека к Верити, чтобы просить моего принца заставить его сказать, что он сделал с тобой. Я не получил ответа. Мне следовало убить его.

– Черт с ним, – сказал я убежденно, – я вернулся и жив. Я провалил его испытание, но это не убило меня. И, как ты говорил мне, в моей жизни есть и другие вещи.

Баррич слегка пошевелился в постели. Но мне было видно, что это не помогло ему.

– Что ж. Он будет очень разочарован, – он выдохнул,– на меня прыгнули. Кто-то с ножом. Я не знаю кто.

– Насколько серьезно?

– Да ничего хорошего в моем-то возрасте. Молодой олень вроде тебя, наверное, просто отряхнулся бы и пошел дальше. Но он только раз воткнул в меня нож. Я упал и ударился головой. Я был без сознания два дня. И, Фитц. Твоя собака. Глупо, бессмысленно, но он убил твою собаку.

– Я знаю. – Он умер быстро, – сказал Баррич, как будто это могло принести облегчение. Я напрягся от этой лжи.

– Он умер хорошо, – поправил я его, – а если бы не умер, тот человек ударил бы тебя больше чем один раз.

Баррич затих.

– Ты был там, да? – спросил он наконец. Это был не вопрос, и нельзя было ошибиться в его значении.

– Да, – просто ответил я.

– Ты был с этой собакой в ту ночь, вместо того чтобы пытаться работать Скиллом? – Он в ярости повысил голос.

– Баррич, это было не то...

Он вырвал у меня руку и отодвинулся как мог далеко.

– Оставь меня.

– Баррич, это был не Кузнечик. У меня просто нет Скилла. Так что позволь мне иметь то, что у меня есть, дай мне быть самим собой. Я не использую это для дурного. Я и без этого в хороших отношениях с животными. Ты вынудил меня к этому. Если я буду пользоваться этим, я могу...

– Убирайся из моих конюшен. И убирайся отсюда. – Он повернулся ко мне лицом, и, к моему изумлению, на его темной щеке я увидел след слез. – Ты провалился? Нет, Фитц, я провалился. Я был слишком мягкосердечен, чтобы выбить это из тебя в тот момент, когда стали заметны первые признаки. «Вырасти его как следует», – сказал мне Чивэл. Его последний приказ. А я предал его, итебя. Если бы ты не занялся Уитом, Фитц, ты бы мог научиться Скиллу. Гален мог бы научить тебя. Неудивительно, что он послал тебя в Кузницу.– Он помолчал.– Бастард или нет, ты мог быть достойным сыном Чивэла. Но ты наплевал на все это. Ради чего? Ради собаки. Я знаю, чем собака может быть для человека, но ты не можешь швырнуть свою жизнь под ноги...

– Не просто ради собаки, – сказал я почти грубо, – ради Кузнечика. Моего друга. И дело не только в нем. Я не стал ждать и вернулся для тебя. Думал, что могу быть нужен тебе. Кузнечик умер много дней назад, я знал это. Но я вернулся для тебя. Думал, что могу тебе понадобиться.

Он молчал очень долго, и я подумал, что он вообще не собирается разговаривать со мной.

– В этом не было необходимости,– сказал он тихо,– я сам забочусь о себе.– И резче: – Тебе это известно. Так было всегда.

– И обо мне, – кивнул я, – и ты всегда заботился обо мне.

– И дьявольски мало хорошего принесло это нам обоим, – сказал он медленно, – посмотри, во что я позволил тебе превратиться! Теперь ты просто... уходи. Просто уходи.– Он снова отвернулся, и я почувствовал, как что-то уходит из этого человека.

Я медленно встал.

– Я приготовлю тебе промывание для глаза из календулы и принесу сегодня днем.

– Не приноси мне ничего. Не надо мне никаких одолжений. Иди своим путем и будь чем будешь. Я с тобой покончил. – Он говорил в стену. В его голосе не было никакой жалости ни к одному из нас.

Я оглянулся, выходя из лазарета. Баррич не пошевелился, но даже его спина, казалось, стала старше и меньше.

Таким было мое возвращение в Баккип. Я ничем не был похож на того наивного человека, который уезжал из замка. Хотя я и не умер, как предполагалось, никто не встречал меня с фанфарами. Да я и не предоставил никому такой возможности. От постели Баррича я пошел прямиком в свою комнату. Я вымылся и переменил одежду. Я спал, но плохо. До конца праздника Весны я ел по ночам один в кухне. Я написал одну записку королю Шрюду, в которой предполагал, что пираты могут регулярно пользоваться колодцами в Кузнице. Никакого ответа я не получил и был рад этому. Я не искал контактов ни с кем.

С большой помпой Гален представил свою законченную группу королю. Еще один, кроме меня, не вернулся. Мне стыдно теперь, что я не могу вспомнить его имени, и если я когда-то и знал, что с ним сталось, теперь я забыл это. Как и Гален, полагаю, я перестал думать о нем как о чем-то незначительном.

Гален говорил со мной только один раз за все лето, и это было не напрямую. Мы встретились во дворе замка вскоре после конца праздника Весны. Он шел и разговаривал с Регалом. Когда они проходили мимо меня, он посмотрел на меня через голову Регала и сказал насмешливо:

– Живуч как кошка.

Я остановился и глядел на них, пока оба не были вынуждены посмотреть на меня. Я заставил Галена встретиться со мной взглядом; потом я улыбнулся и кивнул. Я никогда не пытался предъявить Галену обвинения в том, что он хотел послать меня на смерть. Он, казалось, ни разу не видел меня после этого: его глаза скользили мимо меня или он выходил из комнаты, если я входил в нее.

Мне казалось, что я лишился всего, когда потерял Кузнечика. Или, возможно, в моей горечи я настроился на то, чтобы уничтожить то немногое, что сохранилось во мне. Я неделями бродил по замку, изощренно оскорбляя тех, кто был достаточно глуп, чтобы заговорить со мной. Шут избегал меня. Чейд не звал меня. Пейшенс я видел трижды. Первые два раза, когда я приходил на ее вызов, я делал минимальные попытки быть вежливым. На третий раз, утомленный ее болтовней о том, как подрезать розы, я просто встал и ушел. Больше она меня не звала.

Но пришло время, когда я почувствовал, что должен общаться хоть с кем-нибудь. Кузнечик оставил огромную пустоту в моей жизни, и я не предполагал, что мой уход из конюшен будет таким опустошающим, каким он оказался. Случайные встречи с Барричем были невероятно неловкими, пока мы оба болезненно привыкали делать вид, что не замечаем друг друга.