Единственный минус оборонительной хитрости с бревнами был в том, что в целом идея эта была бесполезна. Она задерживала наступление норманнов лишь на считанные удары сердца. Соорудить новую живую лестницу набегавшим в ров хирдманам не стоило и минуты трудов. И поэтому все новые и новые чужие перекошенные бородатые рожи появлялись над частоколом гораздо чаще, чем свои сзади успевали подносить тяжеленные лесины. В конце концов, гридни, их таскавшие, попросту перестали метаться взад-вперед, постепенно заменяя на прясле раненых и убитых. Крик, стон, грохот и треск, проклятия и звон железа наполнили небо над рекой безумным гвалтом смерти, заставившим робко притихнуть все прочие звуки окрест. И норды, и русы заваливали ров безжизненными или дергающимися еще в мучительной агонии изувеченными телами, постепенно наполняя его жуткой окровавленной мешаниной. Вопящих и хрипящих нордов в ней извивалось больше, но обращать на них внимание и выносить их из сечи никто не спешил. Зато подающих признаки жизни дружинников не забывали рубить яро и зверски.

Жидкая цепочка держащих оборону гридней не выдержала на левом фланге, том, который был ближе к реке. Последние двое дружинников были сметены набравшим силу половодьем истошно вопящих и бешено размахивающих оружием викингов. Один щитом поймал удар двуручным топором, но не смог удержать равновесия, пошатнулся, едва не упав на спину, и тут же его бедро с хрустом пригвоздили к земле увесистым ударом копья. Второй попытался, стоя над вопящим побратимом, прикрыть его до подхода подкрепления, хлестко, коротко и без особой жалости опуская свой клевец на щиты, руки, ноги и шлемы напирающих северян. Но подмога так и не подошла.

21. Битва у Мегры (продолжение)

… А удлиненное лезвие клевца, пробив пару рваных дыр в норманнских телах, застряло в одном из щитов, или, может, в руке, этот щит державшей. Заминкой напирающие волки воспользовались деловито и умело, врубив тот самый двуручный топор по самый обух в незащищенный бок грибня. Кто довершил дело, в накрывшей двух поверженных русов массе тел было и не разобрать. Прорвавшая фланг орава викингов с опасной быстротой стала наливаться числом и силой, что грозило обернуться для русов самым неприятным образом — окружением. Сверху, где позиции держали лучники Молчана Ратиборыча, сыпанули стрелы. Они прошли по толпе нордов что гребень по волосам, выхватывая из нее воинов и швыряя их оземь. Выстроить плотную и ровную гряду щитов атакующие не успели, и за нерасторопность свою заплатили дорого. Две трети забравшихся на прясло воев так и отправились прямо с него в Вальгаллу. Еще часть, получив ранения, худо-бедно с жизнью еще совместимые, предпочли сковырнуть свои изувеченные тела назад, в ров, чем получить в них еще парочку оперенных гостинцев. Оставшиеся на прясле хирдманы сбились в плотную кучу, сумев-таки выстроить некое подобие ряда щитов. И пока они так стояли, принимая на себя град стрел и время от времени вынужденно смыкая порядки из-за того, что нет-нет, да и выдергивали из этого строя киевские русы очередную живую мишень, за их спинами скапливались свежие силы. И очень скоро они могли вырасти до числа, превосходящего размер русской рати. А заткнуть эту дыру в обороне было попросту некем. Снять гридней с других участков стены означало обескровить и без того жиденькие порядки русов и дать возможность Тормунду прорвать их защиту в других местах.

— Липа, бери свой десяток и вычеши этих блох с моего прясла! — гаркнул Перстень что есть мочи, подставив щит под очередной удар. Топор, соскользнув по касательной, с глухим стуком врубился в частокол. Широкий взмах полутораручника, короткий гул воздуха над головой — и клинок с мокрым хрустом обрушился на шею норманна. Голова в веере кровяных брызг скакнула с плеч, слетевший по широкой дуге шлем свалился в ров следом за ней. За спиной протопали названный десятник, а с ним еще пять дружинников — все, что осталось от его маленького отряда. Обрати Перстень на это внимание, может, и постарался бы удвоить их число. Но перевшие на частокол вражины не позволили. Наскочивший следом бородач в шлеме с опущенными вниз рогами черезчур рьяно размахнулся, потерял равновесия и пронес в высоком замахе руку с мечом гораздо дальше, чем хотел. Парировав неловкий выпад крестовиной своего меча, щитом белозерец хватанул нападающего по затылку, продолжив его движение вперед и вниз. Жизнь свою норд закончил в непонятной стране, на непонятном укреплении, с остро отточенным колом частокола, пронзившим снизу его голову.

Шесть гридней с фланга навалились на пухнущий строй викингов с воплями идущих в последнюю атаку безумцев. Заглушил их ор разве что грохот столкнувшихся щитов и лязг железа. Нестройная толпа нордов колыхнулась под их напором, и стоящие в задних рядах свалились через частокол обратно в ров. Что такое быть растерянными, викинги не знали. И потому тут же яростно ответили, тесня русов и дробя их щиты. Стрелки с холма тут же напомнили о себе, опрокинув наземь нескольких хирдманов. Тому, который только что взбежал на укрепление, стрела со звонким чавком пробила одну щеку и вышла навылет из другой. Он даже не смог заорать от боли закрытым на засов ртом. С дороги его смел прущий следом соратник.

— Бревно! — раздалось сзади.

Привычно пригнувшись, Перстень пропустил над собой здоровенную чурку, подхватил ее снизу, помог перенести через ограду, и три пары рук что было сил швырнули ее в ров. Стоявшие внизу у самого частокола норманны свалились под ее тяжестью, не очень стройно вплетая свой крик боли в творящийся вокруг гвалт. Бежавший по сходням воин, так и не успевший встать на их щиты, брыкнул в воздухе ногами в отчаянной попытке преодолеть возникшую вдруг между ним и укреплением пустоту, но единственное, что ему удалось сделать — повиснуть на частоколе, уцепившись за него руками. Звон от удара, который Перстень обрушил навершием своего меча на его шлем, был ничуть не хуже звона ромейских колоколов. Безмолвным кулем норд свалился вниз.

— Какое такое бревно?! — напустился воевода на гридней, пользуясь короткой передышкой, пока тормундовы люди не воздвигли новые живые сходни. — Они сейчас оборону прорвут, а вы тут щепки свои до сих пор таскаете?! Вставайте здесь, и чтобы ни одна харя не просунулась в этом месте!

Хром запыхался. Ходящая ходуном грудь пыхтела не хуже кузнечного меха. И хотя сабля в его руке по-прежнему продолжала порхать стрекозой, так, что трудно было даже рассмотреть ее круговерть в воздухе, не говоря уже о том, чтобы угадать следующее