class="p1">Сбор моноксил в Витичеве, а не Киеве Д. Оболенский объясняет тем, что здесь караван поджидал суда, идущие из Переяславля, стоящего на р. Трубеж, которая впадает в Днепр в 50 км ниже Витичева. Переяславль не упомянут Константином, при том что в договорах Руси с греками X в. он назван третьим после Киева и Чернигова центром Русской земли. Представляется убедительным мнение о том, что список городов был вставлен в текст договоров составителем Повести (Lind J. H. The Russo-Byzantine Treaties and the Early Urban Structure of Rus' // The Slavonic and East-European Review. Vol. 62. № 3. 1984. P. 362-370). Археологические данные подтверждают позднюю (933 г.) летописную дату основания Переяславля (Археология Украинской ССР. Т. 3. С. 281-286). Витичев был местом сбора русских войск вплоть до XII в. (Толочко П. П. Киевская земля // Древнерусские княжества X-XIII вв. М., 1975. С. 35-36). На Днепровском пути в середине X в. это была последняя крепость, подчиненная "росам", что и делало ее последним возможным пунктом для сбора моноксил.

119

Император описывает путь вниз по Днепру, указывая: а) днепровские пороги как места, представляющие особые навигационные сложности (это сочинение Константина содержит единственное в раннесредневековой литературе их описание), и б) места стоянок кораблей, направляющихся в Константинополь. Он называет семь днепровских порогов. Их количество у авторов нового времени варьировалось от 9 до 12 в зависимости от того, считались ли некоторые из них одним протяженным порогом с несколькими уступами, или разными порогами (см.: Описание речек сею стороною Днепра, и по той стороне Днепра. 1697 г. ноября в 20 день // Зап. Одесского ОИДР. Одесса, 1853. Т. 3. С. 580, где указано 12 порогов; в описании, составленном Управлением путями сообщений в 1846 г., указано 9: Там же. С. 581-586). Они тянулись на 67,7 км и представляли собой ряд стремнин и уступов, опасность которых отмечали многие путешественники. Подробную характеристику порогов см.: DAI. II. Р. 38-40; см. также: Зуев В. Путешественныя записки от Санкт-Петербурга до Херсона. СПб., 1787. С. 251-260; Stuckenberg J.Ch. Hydrographie des Russischen Reiches. SPb., 1847. Bd. III. S. 252-255; Эварницкий Д. И. Вольности запорожских Козаков. Историко-топографический очерк. СПб., 1890. С. 33-41; Timonoff M. V. E. Les Cataractes du Dniepre. SPb., 1894. P. 60-72; Bagrow L. The First Map of the Dnieper Cataracts // Imago mundi. 1953. Vol. X. P. 87-98.

120

Ниже следует описание семи крупнейших днепровских порогов, названия которых Константин приводит в греческой транслитерации и в переводе (или с пояснением значения названия) на греческий язык. В пяти случаях из семи Константин предлагает по два названия каждого из порогов на двух языках, которые он называет "росским" и "славянским".

Выяснение языковой принадлежности "росских" и "славянских" названий является предметом дискуссий. Вторая группа топонимов — несомненно восточнославянская. Гипотеза К.-О. Фалька, основанная на ряде новых чтений названий порогов (см. коммент. 29 и след. к гл. 9) и сопоставлении их передачи с традиционной практикой транслитерации иностранных названий в современной Константину византийской литературе, об отражении в них фонетических инноваций, свидетельствующих о выделении к этому времени украинского языка (Falk К.-О. Dneprforsarnas namn; ldem. Περαμα του κραριου), вызвала резкую критику со стороны Ё. Сальгрена (Sahlgren J. Valda ortnamnsstudier. S. 77-86) и Г. Шевелева (Shevelov G. On the Slavic Names; см. также: Толкачев А. И. О названии. С. 29-60). Эти и другие лингвисты указывают, что ни свидетельства письменных источников, ни материалы сравнительной восточнославянской фонологии не дают оснований для подобных выводов. В настоящее время общепризнано, что "славянские" названия порогов являются древнерусскими.

Что касается "росских" названий, то все они наиболее удовлетворительно этимологизируются из древнескандинавского (до диалектного распада) или древнешведского (с восточноскандинавскими инновациями) языка. Впервые интерпретация "росских" названий как скандинавских была предложена еще И. Тунманном (Thunmann J. Untersuchungen. S. 386-390).

Попытки вывести "росские" названия из иранских или тюркских языков, предпринимавшиеся в разное время, успеха не имели (ср., например, фантастическую попытку М. Ю. Брайчевского этимологизировать их на основе "скифо-сарматских" языков: Брайчевский М. Ю. "Русские" названия порогов у Константина Багрянородного // Земли Южной Руси в IX-XIV вв.: (История и археология). Киев, 1985. С. 19-30), так же как и предположение об их языковой неоднородности, как "международной номенклатуры", которая включала разноязычные топонимы (Юшков С. В. Общественно-политический строй, с. 51-53; Левченко М. В. Очерки. С. 208-210).

Кроме прозрачной скандинавской этимологии корней названий, в пользу скандинавской принадлежности говорит и их структура, соответствующая основным типам образования микротопонимов, обозначающих в Скандинавских странах островки на реках, мели, пороги и пр. По морфологической структуре "росские" названия порогов разделяются на три группы. 1) Апеллятивы + географический термин fors (от др.-исл. fors, др.-шв. foss — "водопад"). Это названия второго, пятого и, возможно, четвертого порогов, аналогичные Storfors, Degefors, Langfors, Hogfors, Djupfors и другим в Швеции (Sahlgen J. Valda ortnamnsstudier. S. 63), где апеллятивы характеризуют называемый объект (ср. топонимы с терминами holmr — остров", grynna — "подводная мель", har(a) — "каменная мель" и др.: Ратр В. Ortnamnen i Sverige, 2 utl. Lund, 1970. S. 49-50). 2) Причастия настоящего времени от глаголов, характеризующих порог по действию: третий и шестой пороги. Эта форма также широко распространена в микротопонимии Скандинавии: ср. Rjukandi ("дымящийся" — название водопада в Норвегии), Drifandi ("бьющий вверх" — водопад в Исландии), Rennandi ("бегущий" — мифологическая река в "Старшей Эдде"). 3) Именное название порога, характеризующее его, — седьмой и, возможно, четвертый пороги. Грамматическая форма и структура названия первого порога неясны.

Использование Константином слова ρωσιστι — "по-росски" для обозначения языковой принадлежности названий вызвало противоречивые толкования в рамках "норманнского вопроса". Ряд советских историков, крайних антинорманистов, полагают, что определение "росский" употреблено здесь ошибочно в силу недостаточной осведомленности информатора Константина (Тихомиров М. Н. Происхождение. С. 75-77; Юшков С. В. Общественно-политический строй. С. 51-53).

Не представляется убедительной и крайняя норманистская точка зрения о существовании особого "варяжского" или "скандинаво-русского" языка или наречия (контаминации древнешведского и древнерусского языков), названного у Константина "росским" (Томсен В. Начало. С. 73-74). Следы языковых связей обнаруживаются лишь в лексике — наиболее подвижной части языка. В древнерусском языке, по подсчетам К. Торнквист, к числу бесспорных заимствований можно отнести около 30 слов, исключая ономастику (до нее их насчитывали до 120); из них лишь около 10 попали в древнерусский до XIV в. (Thornqvist С. Studien ueber die nordischen Lehnwoerter im Russischen. Uppsala; Stockholm, 1948). В древнешведском насчитывается 12 слов древнерусского происхождения