– Держись крепче! – крикнул я в ответ. – Держи парня и держись сам… мы летим в шахту!

Едва эти слова успели слететь с моих губ, как мы очутились под угольно-черным провалом. Я резко развернул лодку носом вверх, вытянул до предела рычаг скорости и, ухватившись одной рукой за стойку, а другой за рулевое колесо, повис на нем, как в смертельной агонии, отдавшись на волю Создателя.

Я услышал легкий удивленный вскрик Ксодара, а потом его мрачный смех. Юноша тоже засмеялся и сказал что-то, чего я не расслышал за воем ветра, рожденного бешеной скоростью.

Я смотрел вверх в надежде увидеть свет звезд, к которым стремился, стараясь вести неустойчивую лодку посредине шахты. Если бы мы на такой скорости задели стену, это, без сомнения, означало бы для нас молниеносную смерть. Но звезд не было видно, в вышине царила непроницаемая тьма.

Потом я глянул вниз, на быстро тающий круг огней, – это было отверстие шахты над фосфоресцирующей поверхностью Омина. Свет служил мне подсказкой, помогая удерживать направление строго по центру вертикального тоннеля. То была, конечно, всего лишь тончайшая нить, спасавшая нас от гибели, и думаю, что я пронесся сквозь тьму скорее благодаря интуиции и слепой вере, чем искусству вождения или рассудку.

Путь занял очень мало времени, и, наверное, сама по себе безрассудная скорость спасла нас: мы сразу выбрали правильное направление, не успев изменить курс. Омин лежит, наверное, милях в двух под поверхностью Марса. Наша скорость приближалась к двумстам милям в час – марсианские челноки весьма быстры, – так что в шахте мы провели едва ли дольше сорока секунд.

И похоже, корабль уже летел над планетой, прежде чем я осознал, что совершил невозможное. Темнота окутывала мир. Не было ни лун, ни звезд. Никогда я не видел ничего подобного на Марсе и сначала просто растерялся. Но потом пришло объяснение. На Южном полюсе стояло лето. Ледяная шапка таяла, и особое метеорологическое явление, а именно густые туманы, неведомые на большей части Барсума, скрывали небесные светила.

Для нас же это было воистину счастливое стечение обстоятельств, я не стал терять времени и воспользовался возможностью, дарованной Провидением. Я повел нашу лодку к непроницаемому покрову, который сама природа набросила на умирающий мир, чтобы спрятать нас от преследователей.

Мы нырнули в холодный липкий туман, не снижая скорости, и скоро перед нами торжественно засияли две луны и миллионы звезд. Я перевел судно в горизонтальный полет и развернул нос строго на север. Наши враги отставали от нас на добрых полчаса и при этом понятия не имели о нашем маршруте. Мы сотворили чудо, пройдя целыми и невредимыми через тысячу опасностей… и все-таки сбежали из владений перворожденных. За все века ни один из пленников не смог сделать ничего подобного, но теперь, оглядываясь назад, я понял, что на самом деле это было не так уж и сложно.

Так я и сказал Ксодару, обернувшись к нему через плечо.

– Тем не менее я поражен, – ответил он. – Никто бы не сумел довести это дело до конца, кроме Джона Картера.

При звуке этого имени юноша вскочил на ноги.

– Джон Картер! – закричал он. – Джон Картер! Да, но ведь Джон Картер, принц Гелиума, умер много лет назад! Я его сын.

Мой сын! Я не мог поверить собственным ушам и медленно повернулся к прекрасному юноше. Теперь, всмотревшись внимательно, я начал понимать, почему его лицо и личность так сильно притягивали меня. Несравненная красота матери передалась ему, но его четкие черты дышали мужеством, а серые глаза были точь-в-точь как у меня.

Юноша стоял передо мной, и в его взгляде я видел и надежду, и неуверенность.

– Расскажи мне о твоей матери, – попросил я. – Расскажи все, что сможешь, о тех годах, которые я провел вдали от нее по воле безжалостной судьбы.

С криком радости юноша прыгнул ко мне и обнял за шею, и на краткое мгновение, когда я прижимал к себе своего мальчика, слезы наполнили мои глаза; я задыхался, как какой-нибудь плаксивый дурак… но я об этом не сожалею и нисколько не стыжусь. Долгая жизнь научила меня, что мужчина может позволить себе слабость по отношению к женщине и детям, и это не помешает ему идти вперед по суровой дороге жизни.

– Твою фигуру, манеры, страшную ярость в бою, – заговорил юноша, – тысячи раз описывала моя матушка… но при всей очевидности я не решался поверить тому, что казалось совершенно невозможным, как бы ни хотелось признать это правдой. Ты знаешь, что меня убедило сильнее всего?

– И что же, сын мой? – спросил я.

– Твои первые слова, обращенные ко мне… были о моей матери. Никто, кроме человека, любившего ее так, как мой отец, не подумал бы в первую очередь именно о ней.

– За долгие годы, сынок, едва ли я хоть на миг забывал сияющий образ твоей матушки. Расскажи мне о ней.

– Те, кто знает ее дольше всего, говорят, что она ничуть не изменилась, разве что стала еще прекраснее… если такое возможно. Но когда ей кажется, что я ее не вижу, ее лицо становится очень печальным, очень задумчивым и глаза наполняются тоской. Она думает только о тебе, отец, и весь Гелиум горюет вместе с ней. Все тебя любят и чтят твою память, ведь ты спаситель Барсума. Каждую годовщину того дня, когда ты промчался через умирающий мир, чтобы отпереть тайный ужасный портал между жизнью и смертью миллионов, отмечается большой праздник в твою честь, но с благодарностью и радостью смешиваются слезы – слезы искреннего сожаления о том, что герой, подаривший людям счастье жизни, умер ради них. На всем Барсуме нет более известного имени, чем Джон Картер.

– А как же назвала тебя твоя матушка, сынок? – спросил я.

– Народ Гелиума просил назвать меня в честь отца, но моя мать сказала «нет». Она объяснила, что вы с ней уже выбрали ребенку имя, и твердо решила исполнить твое желание. Так мне было дано имя, составленное из имен родителей, – Карторис.

Ксодар стоял у руля, пока я разговаривал с сыном, и теперь окликнул меня.

– Лодка клюет носом, Джон Картер, – сообщил он. – Пока мы шли постоянно вверх, это не было заметно, но при горизонтальном ходе поломка налицо. Пробоина в носу повредила одно из передних хранилищ луча.

Так оно и было, и после осмотра стало ясно, что повреждение куда серьезнее, чем я мог предположить. Неприятность заключалась не только в том, что попытки удержать судно в горизонтальном положении сильно уменьшали нашу скорость, но и в утечке энергии: луч отталкивания в переднем резервуаре иссякал так быстро, что через час с небольшим кораблик должен был неминуемо перевернуться кормой вверх и стать совершенно беспомощным.

Нам пришлось сбросить скорость ради безопасности, но потом я снова взялся за штурвал и заставил маленький благородный мотор работать во всю мощь. Мы опять помчались на север сломя голову. Тем временем Карторис и Ксодар, взявшись за инструменты, начали заделывать дыру в носу в безнадежном усилии хоть как-то задержать утечку луча.