прекрасные качества, другие — не совсем прекрасные. Было чрезвычайно интересно наблюдать за сшибкой разных по духу натур, борением страстей, развитием сложных трудовых и житейских ситуаций. Все это давало большую пищу для творческих раздумий.

Сам собой определился метод моих наблюдений. Я не метался по степи, да меня и не всегда обеспечивали для поездок машиной. Знал, что если придется писать об освоении целины, то я, следуя своей манере, не буду, конечно, создавать произведение широкого масштаба, а ограничусь произведением на локальном материале. И поэтому я взял под свое постоянное наблюдение три бригады, где заприметил наиболее интересных, чем-либо понравившихся мне людей. А виделась-то мне, составленная из таких людей, всего одна бригада, мне казалось, что все, связанное с началом целинной эпопеи, должно отразиться в жизни одной бригады, как в капле — море.

Хотя я поехал на Алтай с одной лишь целью — быть свидетелем событий, которые — не сомневался — войдут в нашу историю, поехал, не имея никаких, даже смутных, литературных замыслов, а лишь испытывая некоторое творческое волнение, — мне очень скоро захотелось написать что-нибудь об освоении целины. И совсем не потому, что хотелось порадовать нашу критику «скороспелкой», — до них она весьма охоча. И не для того, чтобы нажить литературный капитал на новой, горячей теме, — думаю, что я не заслужил таких подозрений. Желание писать родилось прежде всего потому, что той весной я был переполнен большой радостью: уже летом в моем родном краю должны плескаться под ветром золотистые волны пшеницы, а не торчать бесконечные волчьи бурьяны; что скоро здесь всюду загорятся огни новой жизни. И еще потому, что с первых дней освоения целины в моей душе невольно пробуждались воспоминания о битвах на полях войны, а о битвах, как о проявлении высокого патриотического взлета народного духа, я писал до последних дней, считая за счастье, что могу запечатлеть хотя бы очень немногие из картин нашей героической истории. Наконец, потому, что в начавшейся степной битве главным героем был молодой советский человек — самый любимый мой герой, в характере которого наиболее ярко отражалось как настоящее, так и будущее.

Да, я всегда любил писать о молодых людях, причем людях цельного, героического склада, живущих не «приземленной», мышиной жизнью, а жизнью яркого, ослепительного накала, высоких чувств и мыслей. В центре всех моих произведений, написанных к тому времени, стояли молодые герои, такие как Мишка Мамай (повесть «Бессмертие»), Васька Ольхин (рассказ «Огонь в тайге») и Андрей Лопухов («Белая береза»). Конечно, я всегда понимал, что героем художественного произведения может быть человек любого возраста. Это бесспорно. Но ведь если присмотреться к нашему времени, сразу же заметишь, что решающая роль во всех исторических событиях принадлежала главным образом молодым людям — будь то революция и гражданская война, коллективизация и индустриализация страны, Великая Отечественная война, освоение целины. Да и вообще приятно писать о становлении человеческой личности, о том, как молодой человек осваивается в сложном и вечно изменяющемся мире, как познает себя и людей, наконец, как к нему приходит любовь — это чудо из чудес молодости. Я всегда считал и считаю, что описание того, как складываются, иногда в сложнейших условиях, в тяжелом борении не только с разными обстоятельствами, но подчас и со своей натурой, характеры таких молодых героев, лучше всего служит наивысшим целям советской литературы — воспитанию людей нашего общества. Нет, я никогда не собирался создавать идеальных героев, хотя считаю, что в этом нет ничего предосудительного: они ведь бывают в жизни, и не так уж редко, если вспомнить многие замечательные имена, принадлежащие не только истории.

На целине я как раз и встретил таких молодых людей, каких люблю изображать в своих книгах. Их было немало — и они были очень приметны. Все они были разными, но многое, очень многое роднило их: они были, можно сказать, близнецами по боевому настрою, стремлению к горячей и трудной работе. Они еще не знали всех своих сил, возможностей и хотели познать себя до самых глубин своего существа, хотели утвердиться как личности, как бойцы передового фронта, каким являлось освоение целины.

Меня, правда, немного смущало, что я недостаточно хорошо знаком с рабочей молодежью. Как человек, выросший в деревне, я лучше понимал деревенских молодых людей или, по крайней мере, недавно вышедших из деревни. Таких немало повстречалось на целине. Кстати сказать, именно они, с детства знакомые с работой земледельца и сельским бытом, по моим наблюдениям, гораздо легче, чем городские парни, осваивались в степи. Все они были детьми войны; многие из них своими глазами видели, как бушует ее пламя на нашей земле.

И мне невольно вспомнился один мальчишка, которого я встречал на фронте. Он был сыном танковой части и даже имел медаль «За боевые заслуги». С той поры, как мы встречались, прошло ровно десять лет; стало быть, высчитал я, тому храброму солдатику исполнилось уже двадцать или двадцать три года. И мне подумалось, что он, покинув после войны пепелище на Смоленщине, где когда-то стояла родная деревня, и пожив в городе, сейчас непременно на целине, если не на Алтае, то в Казахстане. Я был уверен, что он, уже испытавший упоение в бою, не останется в стороне от битвы за хлеб. У него и тогда уже был своеобразный характер — горячий, азартный, напористый; за десять лет он мог уже стать человеком твердого, даже крутого нрава и непреклонных убеждений.

Так я нашел своего главного молодого героя Леонида Багрянова. То, что он мальчишкой был на фронте, позволяло мне вспоминать не только о недалеком военном времени и рассказывать о том, какое оно оказало воздействие на развитие его личности, но и сравнить его взглядом военные битвы с мирной битвой в степи. Это было очень важно для осмысления того пути, какой мы прошли за годы после Победы, а также и для понимания того, что она прибавила в нашей природе. Передо мною было много ровесников моего маленького однополчанина, которые так или иначе, но пережили военное детство. Поэтому мне не так уж трудно было-нарисовать в своем воображении собирательный образ Леонида Багрянова.

Представлялся он мне далеко не идеальным, а со многими серьезными недостатками: он был излишне горяч и нетерпелив, иногда резок и грубоват, но с отходчивым сердцем; он был способен увлечься, скажем, своеобычной девичьей красотой, но и способен уже разобраться в своих чувствах, побороться не только с другими, но и с самим собой за свое истинное счастье. По своей натуре он — вожак молодежи, умеющий идти впереди и своим поведением зажигать сердца идущих позади. Конечно, он