Детей атамана появление самолетов тоже не особо встревожило. Девчушки скорее с любопытством, нежели со страхом, проводили их взглядом и вновь предались своей забаве.

…Атаман прекрасно понимал, что на самом деле Лиза является кровной дочерью Коноэ, тем не менее не только признал её своей, но и сделал все возможное, чтобы она, не знавшая в детстве русского языка, обучалась теперь в русской гимназии и воспитывалась в истинно русском духе.

Рядом с ними, в кучке песка, играл маленький внук атамана, которого старшая дочь Елена назвала в честь деда Гришуней. Она с мужем жила в Харбине, то есть недалеко от русской границы, поэтому, предвидя приближение войны, отвезла сына на юг, к деду, где, как ей казалось, было теперь безопаснее.

Чуть в стороне от них, под сенью старой сливы, сидел сын атамана – двадцатидвухлетний Михаил[83]. Инвалид с детства, он большую часть времени проводил в тени этого дерева, то читая, то предаваясь дремоте и сновидениям. С возрастом парень все сильнее уходил в болезнь, внутрь себя, чувствуя ненужность никому и беспомощность. Поэтому даже с добродушным другом отца держался неприветливо. Старался пореже вступать с ним в разговор, все нетерпеливее и пренебрежительнее выслушивая фронтовые и прочие житейские байки, которые сестрам, особенно «самурайке» Лизе, почему-то очень нравились.

«Что с ними будет, когда сюда придут красные?!» – широко, глядя вслед самолетам, перекрестился георгиевский кавалер Первой мировой. – «Что с нами всеми будет тогда?!» Тягостно вздохнув и ещё раз набожно осенив себя крестом, генерал было вернулся к чтению атаманских мемуаров, но в это время в кабинете хозяина ожил телефон.

– Это хорошо, что трубку подняли именно вы, генерал, – услышал Жуковский чистую русскую речь, после того как представился. – Атаман, следует полагать, все еще не вернулся после встречи с представителем штаба Квантунской армии?

– Знаю только, что, да, не вернулся, – уклончиво ответил генерал, давно привыкший к тому, что его воспринимают в роли адъютанта Семёнова. – О встрече с представителем японской военной администрации мне ничего не известно. К тому же вы не представились.

– Прошу прощения, исправляю свою ошибку: сотрудник советского консульства Ярыгин. Новый сотрудник, только что прибывший, – упредил он дальнейшие расспросы. – Потому слышать обо мне вы не могли.

– И что я должен передать главнокомандующему, кроме сообщения о звонке сотрудника Ярыгина?

– Сообщите, что представители нашего Верховного главнокомандования намерены вступить с ним в переговоры. Буквально со дня на день японцы должны капитулировать, и, скорее всего, Дайрен, Порт-Артур и вообще вся Маньчжурия вновь окажутся под властью китайцев. Стоит ли удивляться, что не только с японцами – в Кремле хотели бы повести переговоры и с влиятельным генерал-атаманом Семёновым? Причем сделать это в присутствии иностранных представителей, скажем, тех же китайских властей, под их гарантии и при самом благосклонном отношении к храброму атаману.

– Уверен, что генерал-атаман это оценит, – расхрабрился Жуковский, молодецки расправляя порядком поникшие плечи.

– Как раз на это мы и рассчитываем.

– Но вам, наверное, стоит позвонить еще раз, чтобы поговорить с ним самим. Или же укажите телефон, по которому он сможет связаться с вами.

– Все правильно, господин генерал: я, конечно же, свяжусь с самим атаманом, и у него появится номер телефона, по которому он сможет связываться со мной практически в любое время суток. – У Ярыгина, или как там именовали звонившего на самом деле, был мягкий, почти вкрадчивый голос учителя младших классов или детского сказочника. Говорил он медленно, с едва заметным придыханием, и в каждом слове его чувствовалась сила убеждения. – Однако всё – со временем. А пока… Я потому и позвонил, чтобы побеседовать именно с вами и в отсутствие атамана. Памятуя о вашем влиянии на атамана, о давнишней фронтовой дружбе, мы рассчитываем, что вы сумеете убедить его и таким образом стать нашим союзником в переговорах. Поверьте, это будет способствовать не только вашей личной безопасности сейчас, но и решению дальнейшей судьбы.

Даже если бы в последних фразах тон Ярыгина не приобрел стальных нот, генерал все равно понял бы, что ему уже угрожают, его шантажируют, а следовательно, вербуют.

– И в чём же я должен убеждать атамана? – строго поинтересовался он.

– Прежде всего в том, чтобы он не делал глупостей и не вздумал бежать в Японию, Корею или в любую другую страну. Всё равно наши люди разыщут его. Но тогда уже бегство будет расцениваться как отказ от сотрудничества с советскими органами и нежелание помочь, а значит – искупить свою вину перед Родиной. Как вы понимаете, ни о каких переговорах с ним тогда уже речи не будет. Да и вы, генерал, тоже потеряете в наших глазах какое бы то ни было доверие.

– Но я не могу решать за атамана! – попробовал было возмутиться Жуковский. – К тому же я не знаю, какие переговоры он ведёт сейчас с японцами.

– Так узнайте же, генерал, узнайте! – все так же внушающе, вкрадчиво посоветовал таинственный сотрудник консульства. – Это ведь и в ваших интересах. Как же не знать об их сути, поскольку, в конечном итоге, решается и ваша судьба, разве не так?

– Не исключаю, – проворчал Жуковский.

– Кстати, поскольку разговор у нас пошел доверительный, могу сообщить: полковник Родзаевский даже не стал ожидать, пока мы проявим интерес к нему, и сам наладил связи с советской контрразведкой. И самые тесные отношения.

– Кто наладил? Полковник Родзаевский?! – хохотнул генерал. – Наш Нижегородский Фюрер? А он каким боком жеребцовым пытается приткнуться к вам?

– Куда он денется? – поучительно молвил Ярыгин. – Ну, бежал в Шанхай. Вместе с полковником – адъютантом атамана, а также с руководителем его контрразведки Фротовым. И что дальше? Попытка отсидеться в Шанхае – все равно, что желание погреться на раскаленной сковороде. Мы даже не станем охотиться за ним, а поручим это китайским товарищам. После их тюрем подвалы Лубянки покажутся ему раем. К слову, генерал Власьевский давно понял это.

– И генерал Власьевский?! – изумился Жуковский, поскольку к этому спокойному, рассудительному человеку относился с особым уважением. – Он-то что удумал, в соболях-алмазах? – прибег он к любимой «присказке» атамана.

– Уверен, что Семёнов очень удивится, узнав однажды утром, что за генералом Власьевским послан специальный самолет, который доставит его на переговоры в штаб командующего Забайкальским фронтом маршала Родиона Малиновского[84], а затем, возможно, и к главнокомандующему всей «Маньчжурской группировкой» советских войск маршалу Василевскому.