Накидка, кинжал, огромный зуб, который, скорее всего, когда-то принадлежал дракону. Несколько золотых монет в кожаном кошеле, в которых богатый король теперь не очень-то нуждался. Там же лежал шлем настолько тонкой работы, что вряд ли его можно было использовать в битве.

Поддавшись порыву, Брюнгильда надела его на голову, и он оказался настолько легким, что даже не сдерживал ее упрямые волосы.

Услышав поспешные шаги у входа в кузницу, Брюнгильда вскочила. Королеве Бургундии не пришлось бы просить прощения, но в то же время ей не хотелось отвечать на вопросы о том, что привело ее в кузницу. Она оглянулась, но не увидела, где можно было бы спрятаться. В этот самый момент дверь резко открылась.

Это был Зигфрид. Очевидно, он заметил, что кто-то рылся в его комнате, и пришел к такому же выводу, как и Брюнгильда.

Он увидел шкатулку и в три прыжка оказался возле нее, так что Брюнгильда испуганно отпрянула в сторону. Уже в следующее мгновение Зигфрид понял, что шлем пропал, и в ярости ударил кулаком в деревянную стену. Брюнгильда удивилась тому, что он не обращает никакого внимания на ее присутствие и продолжает разглядывать шкатулку. Ей было жаль, что она решила действовать за его спиной, полагаясь лишь на слова этого подлеца Хагена. Разве обещание Зигфрида относиться к ней почтительно не требовало ответной откровенности? Надо было поговорить с ним об обвинениях в предательстве и дать ему возможность оправдаться.

Брюнгильда протянула руку, чтобы коснуться плеча Зигфрида, но ее руки не было видно! Она осмотрела свое тело и обнаружила, что оно стало невидимым. Напуганная, но не настолько, чтобы закричать, она коснулась рукой шлема на голове. Золото вибрировало.

Зигфрид явно был в панике. Он провел рукой по волосам и озлобленно притопнул ногой, а затем выбежал из кузницы, хлопнув дверью.

Брюнгильда осторожно сняла шлем и с изумлением наблюдала за тем, как контуры ее рук начинают проступать в воздухе. Она была воспитана в вере старых богов, поэтому сам по себе шлем ее не удивил. Ее поразило другое — как могло случиться, что этим шлемом владеет человек.

Ощущая странное спокойствие, Брюнгильда стала раздумывать над тем, что же ей делать. У нее больше не было вопросов, и все, что с ней произошло в последнее время, сложилось в единую картину. То, что казалось ей странным, необъяснимым, теперь стало очевидным. Предательство двух мужчин в первый и второй раз невозможно было опровергнуть, и слова о любви и уважении оставляли горький привкус измены и обмана.

У Брюнгильды подкосились ноги, и ее стройное тело сползло на пол кузницы. Вспомнив о пережитом позоре, она потеряла сознание. По-прежнему сжимая в руке инструмент предательства, она лежала в пыли, словно падшая рабыня.

Ей казалось, что она скачет на небольшой черной лошадке по белым облакам, а далеко внизу пылает Исландия. Холодный ветер поднимал пепел пожарищ к ее волосам, а молнии гнали и гнали вперед. На горизонте показалась Валгалла, и валькирии в приветственном жесте подняли мечи. Облака превратились в кровь, и из-под копыт лошади полетели красные брызги. Отовсюду к ней тянулись чьи-то руки. Они рвали ее платье, хватали ее плоть. Слыша раскаты грома, Брюнгильда схватилась за меч, но нити тумана, словно сеть, связали ей руки. Лошадка исчезла, а с ней и движение. Брюнгильда видела руины, черные обломки вулканической породы и белый камень, соединенные в уничтожении.

Когда она пришла в себя, ее глаза были наполнены слезами, но в то же время в них светилась решимость. Благодаря этой галлюцинации в ней вновь проснулась исландка. Мысли о мести выползли из своего укрытия. Брюнгильда приняла решение. Она отправилась в тронный зал, не обращая внимания на придворных дам и солдат, которые осмеливались с ней заговорить. Королева хлопнула дверью с такой силой, что застонали петли, на которых она держалась. Никто, кроме Гунтера и Хагена, не отважился противостоять ее приказу.

— Вон! Все вон! — хриплым голосом закричала Брюнгильда.

Придворные любимчики и слуги молниеносно исчезли, как будто у каждого из них был с собой такой же волшебный шлем, как у Зигфрида. Гунтер и Хаген смотрели на королеву, не зная, что делать при виде такого неслыханного поведения. Король чувствовал себя застигнутым врасплох, в то время как советник пытался скрыть за маской равнодушия радость, оттого что его план, судя по всему, будет определять события предстоящих дней.

Когда они остались втроем, Брюнгильда подошла к возвышению, на котором стоял трон, и обвиняющим жестом указала на Гунтера.

— Ты обо всем знал. Но я сомневаюсь, что у тебя хватило мужества придумать все это.

Гунтер видел, как ложь прошедших дней рушится на его глазах под своим собственным весом, но все же пытался сохранить вид оскорбленного достоинства.

— Пожалуйста, Брюнгильда, сядь. Что бы тебе ни рассказали…

Вместо ответа Брюнгильда схватила один из длинных столов и с такой силой подбросила его в воздух, что тот перевернулся и упал на пол. От удара во все стороны полетели щепки.

Король попытался надавить на жену своим авторитетом, который он уже давно утратил, и, вскочив с трона, закричал:

— Брюнгильда! Возьми себя в руки! Скажи, что тебя рассердило, и мы спокойно все обсудим. Я не потерплю…

Сделав два огромных прыжка, Брюнгильда оказалась возле него — уже не королева, не жена, а воительница. Ее руки сжались на горле Гунтера, и она стала душить его, шипя ему на ухо:

— Ты не мой муж и не мой король. Меня победил Зигфрид. Я должна была бы одним движением сломать тебе шею за такую подлость, но ты не заслужил моей ненависти, лишь мое презрение. А чтобы удовлетворить жажду ненависти, мне понадобится твоя жизнь.

Хаген изо всех сил сдерживался, чтобы не ударить собственную королеву мечом.

Побледневший Гунтер судорожно ловил ртом воздух, а Брюнгильда настолько приблизила свои губы к его рту словно хотела его поцеловать.

— Мне наплевать на Бургундию. Мне наплевать на тебя. Но и то, и другое может стать инструментом моей мести, и поэтому я предлагаю тебе сделку.

— Я сделаю все что угодно… чтобы искупить твой позор, — с трудом выдавил король.

— Ха! — воскликнула Брюнгильда, отбросив Гунтера, и отступила на два шага. — Мой позор? Гунтер, из трех игроков в этой грязной игре лишь двое живут в позоре, и я не отношусь к их числу.

Гунтер массировал шею.

— Чего ты хочешь?

— Смерти, — отрезала Брюнгильда.

— Чьей смерти?

— Мне все равно, — сказала она. — Если бы ты был настоящим мужчиной, я могла бы ждать от тебя, что ты лишишь жизни себя, лишь бы смыть позор. Если ты настолько труслив, что и дальше будешь ждать лучших дней, то на рассвете найдешь мое мертвое тело. Но если в тебе есть хоть немного чести и в будущем ты хочешь видеть возле себя в Бургундии сильную королеву, то я требую у тебя жизнь Зигфрида.

Уже во второй раз за столь короткое время Гунтеру говорили, что необходимо убить его друга. Он изумленно взглянул на Хагена, не подозревая, что именно советник спровоцировал Брюнгильду на этот поступок.