Не подвергай себя опасностям без нужды, береги себя.

Александр ответил в тот же день под любопытствующим взглядом Роксаны, которая еще только училась писать.

— Кому ты пишешь? — спросила она.

— Царевне Статире, на которой женился до того, как узнал тебя.

Роксана помрачнела, а потом произнесла тоном, какого Александр никогда не слышал от нее раньше:

— Не хочу знать, что ты пишешь, но держи ее подальше от меня, если не желаешь ее смерти.

Уже стояла поздняя осень, и дожди прекратились. Царь решил спуститься по Инду, чтобы узнать, куда он течет. Среди его географов некоторые считали, что Инд — не что иное, как верхнее течение Нила: как и в Ниле, в нем водились крокодилы, а на его берегах жили люди с темной, как у эфиопов, кожей. Если это было правдой, то многочисленный флот мог бы с триумфом спуститься до Александрии Египетской.

Зачарованный этой мыслью, царь призвал Неарха на берег бегущих вод, на возвышенное место, откуда открывался вид на все войско, снова такое же великолепное, как во время отбытия из Македонии, но вчетверо больше.

— Многие из этих солдат прошли сто тысяч стадиев, — сказал он. — А теперь я хочу, чтобы они путешествовали с удобствами. Я хочу, чтобы ты построил флот, который мог бы перевести людей вместе с конями. Мы спустимся по течению до Инда и будем останавливаться повсюду, где увидим какой-нибудь город, чтобы установить над ним власть, которая раньше принадлежала Дарию.

— А что потом? — спросил Неарх.

— Кратера с половиной войска пошлем назад через Арахозию и Карманию, а я с тобой отправлюсь туда, куда приведет река, — в Александрию, если Инд действительно окажется верхним течением Нила, или к Океану.

— Ты представляешь, сколько нужно судов, чтобы перевезти всех наших солдат?

Александр покачал головой.

— Не меньше тысячи, — сказал флотоводец.

— Тысяча кораблей?

— Около того.

— Тогда за работу! — воскликнул Александр. — Как можно скорее!

— Наконец-то! — обрадовался Неарх. — А то я, наверное, единственный флотоводец в мире с мозолями на ногах.

Тут их внимание привлекла стройная фигура Роксаны. С распущенными волосами она скакала на великолепном белом коне по степи вдоль реки.

— Разве не хороша? — спросил Александр.

— Хороша, — согласился Неарх. — Единственная в мире женщина, достойная тебя.

Девушка увидела их и, повернув коня, пустила его галопом на холм. Приблизившись, она соскочила на землю и поцеловала Александра в губы. Шедшие мимо солдаты, увидев этот маневр, закричали: «Алалалай!», и царь, не отрываясь от губ жены, поднял руку в шутливом ответе на этот салют.

Неарх послал глашатая в части, чтобы собрать всех солдат, живших ранее в приморских районах: греков с побережья и островов, финикийцев, киприотов, понтийцев. И началось строительство судов. Сотни деревьев были повалены и распилены на доски; плотники начали сгибать доски в обшивку и скреплять корпуса при помощи шипов и пазов.

Расчет Неарха оказался верен: в конце концов, были изготовлены тысяча грузовых барж и восемьдесят кораблей на тридцать гребцов каждый. Под аплодисменты и радостные крики флот был спущен на воду.

Стоял солнечный день, и многие местные жители собрались у реки, чтобы полюбоваться великолепным зрелищем. Солдаты были вне себя от радости, полагая, что самый опасный, тяжелый и драматичный период их жизни остался позади. На самом же деле они понятия не имели о том, что ждет их впереди. Все известия о территориях, которые предстояло пересечь, поступали от местных проводников, но и из них никто не ведал, что находится дальше трех четырех дневных переходов пешком или по реке.

Неарх отправился во главе флотилии на самом большом корабле. На флагман взошли и царь с царицей. Флотоводец дал сигнал отправления, весла опустились на воду, и корабль отошел от берега, а за ним вереницей потянулись остальные. Когда весь флот отчалил, картина стала еще внушительнее: под форштевнями и веслами пенились волны, тысячи знамен и флагов развевались на ветру, щиты и доспехи сверкали.

На царском корабле вместе с другими философами находились Пиррон из Элиды, Аристандр и индийский мудрец, таинственно появившийся в лагере в Сангале. Он сидел на носу, скрестив ноги и положив на колени руки, и смотрел прямо перед собой, неподвижный, как статуя.

— Что ты узнал о нем? — спросил царь Аристандра.

— Его зовут Калан, что по-гречески звучит «Каланос». Он великий мудрец среди своего народа и обладает необыкновенными способностями, достигнутыми путем долгих упражнений в медитации.

— Этот народ, — вмешался Пиррон, — верит, что их души, жившие неправильно, после смерти переходят в другие тела, и так — много раз, пока полностью не очистятся от боли и страданий, как металл в печи. Только тогда они смогут раствориться в вечном покое, который они называют нирвана.

— Это напоминает мне мысль Пифагора в одной поэме Пиндара.

— Верно. Вероятно, эти мысли пришли к Пифагору из Индии.

— Откуда тебе все это известно?

— От самого Калана. Он выучил греческий меньше чем за месяц.

— Меньше чем за месяц? Как такое возможно?

— Возможно, раз это случилось. Однако я не могу этого объяснить. Но еще до того, как он научился говорить, — продолжил Аристандр, — он мог каким-то образом общаться со мной. Я слышал, как его мысли звучали у меня в голове.

Александр посмотрел на волны, ласкавшие борт корабля, потом поднял взгляд и обозрел речной простор и скопление судов на его середине. Усевшись на моток канатов на корме, Пиррон писал что-то на табличке, положив ее на колени.

Царь спросил своего ясновидца:

— Ты говорил с индийцем о своем кошмаре?

— Нет.

— А он все еще снится тебе?

— Нет, с тех пор, как этот человек явился в лагерь.

— А ты знаешь, зачем он явился?

— Чтобы познакомиться с тобой. И помочь тебе. Он давно знал, что с запада придет великий человек, и решил встретиться с ним.

Александр оторвался от борта и подошел к Калану.

— Что ты рассматриваешь, Калан? — спросил он.

— Твои глаза, — ответил мудрец странным, вибрирующим, как звук какого-то бронзового инструмента, голосом. — Это образ темной линии, пересекающей твою душу, граница между светом и тьмой, по которой ты бежишь, как по лезвию бритвы. Трудное и очень болезненное занятие…

Царь изумленно проговорил:

— Как можешь ты рассматривать мои глаза, не отрывая взгляда от волн? И как вышло, что ты заговорил на моем языке так хорошо, если никто тебя не учил?

— Я видел твои глаза еще до того, как встретился с тобой. А язык один, владыка. Поднявшись к истокам собственной души и натуры, человек в состоянии понимать все человечество и изъясняться с ним.