— Быстро сюда!

Кусты лихорадочно зашуршали, и вот мальчишка рванул дверь на себя и ввалился в кабину, пыхтя, словно загнанный слон. Дверь захлопнулась. Секунду спустя мы уже покатили дальше и свернули на дорогу, ведущую к Хедлхэм-Холлу.

— Это ты? — спросил мальчишка, уставившись на меня.

— Кто же ещё? Переодевайся, и поживее. Часовые вот-вот доберутся до нас.

Мальчишка забарахтался на сиденье, сдирая свою куртку и стараясь дотянуться до одежды Скволлса-младшего — рубашки, брюк и зелёной куртки. Каких-нибудь пять минут назад всё это было чистеньким и аккуратным; теперь же вся одежда была напрочь измята.

— Быстрее! Они приближаются!

И действительно, через поле с обеих сторон, подскакивая, неслись часовые. Чёрные отрепья реяли на ветру. Мальчишка возился с рубашкой.

— Здесь пуговицы тугие! Я не могу их расстегнуть!

— Надевай через голову!

Часовой, который слева, приближался быстрее. Я видел его глаза — два чёрных овала с горящими в глубине крохотными огоньками. Я попытался прибавить скорость, но нажал не на ту педаль; фургон задрожал и чуть не остановился. Мальчишка как раз в этот момент просовывал голову в воротник рубашки и влетел носом в приборную доску.

— Эй! Ты что, нарочно?!

Я отыскал нужную педаль. Мы снова поехали быстрее.

— Скорее натягивай куртку, или нам конец. И кепку.

— А брюки?

— Забудь про брюки. Времени нет. — Мальчишка управился с курткой и как раз успел натянуть кепку на взъерошенные волосы, когда часовые нагнали нас. Они остались по ту сторону изгороди, но их блестящие глаза были прикованы к нам.

— Не забывай — нам не положено их видеть, — сказал я. — Смотри вперёд.

— Я и смотрю.

Тут его посетила очередная мысль.

— А они не догадаются, кто ты такой?

— Они недостаточно сильны для этого.

Я от души надеялся, что это правда. Мне показалось, что это гули, [Примечание: Гуль — мелкий джинн довольно неприятной разновидности. Любит лакомиться людьми. Потому из гулей и получаются хорошие часовые — если их предварительно хорошенько разозлить. Они видят лишь на пяти планах. Я же выглядел как Скволлс на всех планах по седьмой включительно. ] но в наше время ни в чём нельзя быть уверенным. [Примечание: Всем просто не терпится возвыситься. Букашки мечтают стать мулерами, мулеры — фолиотами, фолиоты — джиннами. Некоторые джинны мечтают стать афритами или даже маридами. И всё это — совершенно зряшные мечты. Превзойти пределы, отведенные твоей сущности, невозможно. Зато многие обожают таскаться в облике существ, более могущественных, чем они сами. Ну, а если ты и без того хорош, ты, естественно, не захочешь ничего менять.]

Некоторое время мы ехали в сторону гряды деревьев и оба смотрели строго вперёд. Часовые по-прежнему сопровождали машину.

Затем мальчишка снова заговорил.

— А что мне делать с брюками?

— Ничего. Обойдешься тем, что уже есть. Мы вот-вот подъедем к воротам. Во всяком случае, твоя верхняя половина выглядит достаточно прилично.

— Но…

— Расправь куртку и разгладь все складки, которые найдёшь. Итак, я — Скволлс, а ты — мой сын. Мы везем в Хедлхэм-Холл всякие продукты ко дню конференции. Кстати, хорошо, что вспомнил — нам бы лучше выяснить, что же мы на самом деле везем. Глянь, а?

— Но…

— Не беспокойся, в том, чтобы посмотреть назад, ничего подозрительного нет.

В задней стенке кабины, посередке, красовался люк. Я указал на него.

— Давай, глянь скоренько. Я бы сам посмотрел, но я за рулем.

— Ну ладно.

Мальчишка встал коленками на сиденье, открыл люк и сунул голову вовнутрь.

— Тут темно… и целая куча всего…

— Достать что-нибудь можешь?

Я взглянул на мальчишку и едва не выпустил руль из рук. Фургон лихорадочно вильнул к обочине; я едва успел его выровнять.

— Штаны! Сядь немедленно! Где твои штаны?

Мальчишка сел. Картина слева от меня заметно улучшилась.

— Свои я снял. А ты мне сказал, чтобы я не надевал новые.

— Я не понял, что ты выбросил те! Сейчас же оденься!

— Но часовые увидят…

— Часовые и так уже всё увидели, уж поверь мне на слово. Надевай, и всё.

Он снова проехался ботинками по приборной доске. Я сокрушенно покачал своей лысой головой.

— Нам остается лишь надеяться, что гули мало что смыслят в человеческой одежде. Возможно, их ничуть не удивит, что тебе взбрело в голову переодеваться прямо сейчас. Но охранники у ворот будут куда проницательнее — можешь в этом не сомневаться.

Мы находились уже у самой границы поместья. Теперь впереди весь обзор закрывали деревья. Дорога неспешно обогнула их, и почти сразу после этого показалась огромная арка. Построенная из массивных глыб жёлтого песчаника, она с напыщенной солидностью поднималась из придорожных кустов, подобно тысячам других арок, разбросанных по всему миру. [Примечание: Их вечно строят в ознаменование победы какого-нибудь одного зачуханного племени над другим. Триумфальных арок полно повсюду, от Рима до Пекина, от Лондона до Тимбукту; они попирают землю всей тяжестью праха и смерти. Я ещё ни разу не видел ни одной приличной. ] Полагаю, теперь уже никто и не помнит, какой мелкий дворянчик заплатил за эту арку и с чего ему вдруг приспичило её возвести. Лица кариатид, поддерживающих свод, давно стерлись, равно как и надписи на арке. А плющ, обвивающий её, упорно трудился над тем, чтобы разрушить саму каменную кладку.

Над аркой возвышался красный купол, накрывая заодно и часть леса. Единственный проход шёл через арку.

Сопровождавшие нас часовые выжидающе уставились вперёд.

Я остановил фургон в нескольких метрах от арки, но не стал выключать двигатель. Мотор тихо урчал. Мы сидели в кабине и ждали.

В основании арки отворилась деревянная дверь, оттуда вышел человек. Мальчишку передернуло. Я взглянул на него. Он и до того-то был бледным, а теперь вовсе побелел как мел. А глаза сделались круглыми, словно блюдца.

— В чем дело? — прошипел я.

— Это он… тот самый, которого я видел в зеркале. Тот, который забрал Амулет.

Ни отвечать, ни придумывать что-либо времени не было. Убийца размашистым шагом приближался к фургону, чуть улыбаясь на ходу.

36

Итак, это был он — тот самый человек, который украл Амулет Самарканда и исчез без следа, тот самый, который перерезал горло хранителю Амулета и оставил его валяться в луже крови. Наёмник Лавлейса.

Он был здоровенный — для человека, конечно, — на голову выше среднего обывателя и шире в плечах. На нём были длинная тёмная куртка и белые брюки восточного фасона, заправленные в ботинки с высокими голенищами. Угольно-чёрная борода, широкий нос, пронзительные голубые глаза под густыми бровями. Для своих габаритов он двигался на редкость грациозно, небрежно помахивая одной рукой и заткнув большой палец другой за пояс.