– Доктора дают пессимистичные прогнозы. Они поручили мне осведомиться у вас, не желаете ли вы послать за священником.

– Они ошибаются, Стил. Они все ошибаются. Вчера мне действительно было плохо, но сейчас я чувствую себя легко и спокойно. Уверяю вас, вот увидите, что доктора ошиблись.

Он говорил медленно, слабым голосом, но очень решительно. И все же, когда полчаса спустя Найджел Кингскот подошел к кровати генерала, тот не узнал его. Послали за армейским священником. Пока ждали его прихода, находившиеся в комнате – четыре адъютанта, полковник Стил, генерал Эйри и леди Джордж Пейджет – «явственно слышали, как с каждым мгновением его дыхание становится все слабее. Наконец легкий горловой звук дал всем знать, что все кончено». Полковник Стил вспоминал: «Он ушел от нас так тихо, что показалось, просто уснул».

– Мир этому дому, – заявил вошедший священник, – и его обитателям.

Все находившиеся в доме и те, кто ждал снаружи, опустились на колени, чтобы вместе помолиться. Затем они встали и подошли к кровати умершего. Вместо выражения умиротворения, которое надеялись увидеть, они обнаружили на лице мертвого старика выражение озабоченности и безмерной усталости.

Следующим утром в домик командующего прибыли командующие армий и флотов четырех стран-союзниц. Вместе с генералом Пелисье проститься со старым другом, которого успел полюбить, пришел и Канробер. Когда все вышли, Пелисье вернулся. Почти час этот грубый толстый солдат с некрасивым лицом стоял перед железной кроватью с зелеными саржевыми занавесками и плакал, как ребенок.

Печальное известие повергло армию в состояние шока. Как заметила миссис Даберли, казалось, в ее огромном теле перестало биться сердце. «Армия скорбит, – писала она в дневнике, – солдаты разговаривают вполголоса. Все полны сожаления». Тимоти Гоуинг вспоминал: «Привычные глядеть смерти в глаза, все смотрели друг на друга так, будто только что потеряли близкого родственника. Мы и не подозревали, как сильно его любили, пока его не увезли от нас». Даже те, кто раньше критиковал фельдмаршала, теперь искренне жалели его. «Он ушел с миром, – писал капитан Клиффорд отцу, – не оставив ни одного врага. Все, кто его знал, любили и уважали его».

3 июля примерно в четыре часа около дома командующего собрались генералы и старшие офицеры всех союзных армий. Они негромко здоровались и беседовали друг с другом. Канробер со шляпой в руках раскланивался и улыбался знакомым; Боске выглядел скорее уставшим; Омер-паша беседовал с генералом Делла Марморой. Пелисье держался в стороне от других, молча и с грустью ожидая начала церемонии.

В четыре с четвертью из ворот выехал лафет 9-фунтового орудия, и толпа собравшихся замерла в молчании. Находящийся на лафете гроб был накрыт черным покрывалом и британским флагом. На флаге лежала шляпа с перьями, которую покойный надевал очень редко, а рядом с ней сабля и букет бессмертников, который положил туда генерал Пелисье. Вдоль дороги в порт в двойную линию выстроились полки со склоненными знаменами. За ними располагались полковые оркестры, артиллерийские батареи, солдаты императорской гвардии и 1-го французского корпуса. Офицеры и солдаты всех британских полков посчитали своим долгом присутствовать на церемонии. Траншеи вокруг Севастополя опасно опустели. Но, как бы сочувствуя общему горю, пушки русских тоже молчали.

Под дробь барабанов и похоронный марш лошади везли лафет с телом Раглана в сторону моря. По одну сторону гроба ехали генералы Пелисье и Делла Мармора, по другую – генерал Симпсон и Омер-паша. Позади шла любимая лошадь Раглана Мисс Мэри, оседланная, но без седока. Далее следовали генералы и офицеры союзных штабов, а затем тысячи и тысячи солдат армий-союзниц. Наверное, будь Раглан живым, он не одобрил бы такой многочисленной процессии.

В Казачьей бухте гроб погрузили на катер, который отправился к британскому флагману «Карадок». Корабельные пушки дали прощальный залп. На топ-мачте флагмана взвился сигнал: «Прощайте».

Когда в Скутари Флоренс Найтингейл узнала о смерти Раглана, ее будто поразил удар грома: «Его нельзя было не любить, и я любила его». Как говорили врачи, «он умер без видимых причин. Это не была холера, легкое расстройство желудка, не более того. Его единственным недугом была тяжелейшая депрессия. Он скрывал ее за всегдашней внешней невозмутимостью. Пусть он покоится с миром, и вместе с ним 20 тысяч погибших солдат». «Он, наверное, не был великим полководцем, но был очень хорошим человеком».

Действительно, очень немногие, прошедшие вместе с ним сквозь огонь жесточайших атак, считали Раглана выдающимся генералом. Но все единодушно признавали, что в этом человеке было нечто особенное. Вспоминая о своем командующем, один из его солдат сравнил «старого джентльмена, сердце которого было разбито войной» с первыми христианами. Это была очень точная эпитафия.

25 июля 1855 года пароход «Карадок» пересек Бристольский залив. На следующее утро гроб с телом Раглана под орудийный салют и звон колокола был перегружен на пароход «Стар». Спустя еще немного времени пароход «Стар» в сопровождении катеров Военно-морского флота Британии, выкрашенных в черный цвет, подающих непрерывные гудки, медленно вошел в док.

Церемония прощания была короткой и простой. Королева хотела, чтобы тело Раглана было отправлено в Портсмут, где отдать генералу последние почести могли бы и моряки, и многочисленные подразделения сухопутной армии. Но вдова Раглана попросила сделать церемонию как можно более короткой и по возможности поскорее вернуть тело мужа в Бристоль. 26 июля на кладбище Бадминтон состоялись похороны. Как и хотел Раглан, на них присутствовали только самые близкие.

По мере продолжения Крымской кампании уныние все больше овладевало и той и другой стороной. В лагере союзников свирепствовали холера и пьянство, военные трибуналы и телесные наказания. В самом Севастополе эйфория, овладевшая русскими после победы 18 июня, сменилась долгими днями отчаяния. 13 июля от полученных тремя днями ранее ран умер адмирал Нахимов. Тотлебен тоже был ранен и отправился на лечение в свое имение в Бельбеке. Когда в городе не стало этих людей, начал угасать и боевой дух гарнизона и населения. Оборонительные укрепления сохранили свою мощь, но многие городские здания, в том числе и жилые дома, лежали в руинах. Шли приготовления к эвакуации населения и отступлению армии на Перекоп.

Французские военные теперь считали, что их английские союзники ни на что больше не годятся. Они уже не были согласны с планами Пелисье. Император, разделявший эту точку зрения, решил отправить Пелисье в отставку за то, что тот настаивал на продолжении боевых действий. Письмо об отставке Пелисье было уже на пути в армию, когда его сторонникам удалось переубедить императора и перехватить этот приказ буквально в последний момент.

Но если Наполеон III был уверен в том, что генерал Ниел будет более удачной кандидатурой на пост командующего французскими войсками в Крыму, британское правительство не могло найти достойной кандидатуры для замены Раглана. Временно исполняющим обязанности командующего был назначен генерал Симпсон, от всей души ненавидевший этот пост. «На меня тяжким бременем ложится общение с союзниками, – докладывал он в Лондон. – Никто не мог выполнить эту работу лучше моего покойного командира. Я искренне уверен в том, что на этой должности нужен не такой человек, как я... Считаю необходимым просить о моей замене на этом посту».