После душа сержант Глеб погнал десяток чистых и готовых к употреблению рядовых в лазарет. Артура, удовлетворенно кивая, осмотрел лекарь. При лазарете был тесный кабинет с серыми стенами, его пол застилали черные, русые, седые волосы. Тощенький рядовой протянул Артуру лезвие и пискнул:

— Лучше ты сам, парень.

Черные пряди упали поверх седых, сбившихся колтунами. Из потемневшего зеркала глянуло смуглое существо с блестящей, молочно-белой лысиной, будто пришитой от другого человека. Артур грустно усмехнулся своему отражению и вернул лезвие рядовому.

Обритые мужики шептались на улице. Носатый Курганник возмущенно гудел, как мотор танкера.

— От теперь и ты, хозяин, на жопу похож! — воскликнул он, потирая лысину.

Над гарнизоном разнесся дружный хохот.

После того как обритые и помолодевшие рекруты переоделись в тренировочную форму — серые рубахи и льняные штаны, — их выстроили на опустевшем плацу. Артур окинул взглядом братьев по несчастью: навскидку человек сто. Его ферма и несколько окрестных. Вскоре строй разделился на четыре группы. Напуганные мужики жались к знакомым.

Перед строем вышагивал Рик, по сторонам застыли автоматчики. На солнцепеке Артура разморило — сказалась бессонная ночь. Он по привычке держался прямо, мужики, к воинской службе непривычные, сутулились. Рик регулярно бил их по рукам, которые норовили помимо желания то скреститься на груди, то спрятаться за спиной. Артур со злорадством отметил, что перепало и Выползню. Пока ожидали командира части, Рик учил фермеров правильно приветствовать офицеров. Выходило у них вяло и вразнобой. Но получив несколько тычков, рядовые все-таки приноровились выкрикивать «Здравия желаю!», подстраиваясь под Артура.

Когда появился офицер, крик оборвался на полуслове. Рик вытянулся и отдал честь. Стоящий рядом с Артуром рядовой, наемный рабочий, попытался повторить его жест, но Артур толкнул его локтем в бок и заорал:

— Здравия желаю, офицер!

Вопль подхватила сотня глоток.

Этого лейтенанта, Отто, Артур помнил еще со службы. Был он высок, тощ и бледен и умом не отличался. Раньше офицеры, в том числе Лекс, над ним подтрунивали, а рядовые тешили себя забавными историями с его участием. Теперь же офицеров отправили на войну, а бестолковый Отто остался. Единственное, что он хорошо умел, — молоть языком.

— Здравия желаю, рядовые, — небрежно бросил лейтенант, оглядев строй. — Скорее всего, вам кажется несправедливым, что вас оторвали от дел, от семей и привели сюда. Но на Пустошь пришла беда, и Цитадели Омега нужна ваша помощь. Ведь если бы не Цитадель, вы не смогли бы содержать фермы, все ваши силы уходили бы на борьбу с бандитами. Мы очистили землю от мутантов, от кетчеров, и теперь вы можете заниматься чем хотите. Но повторюсь: назревает война, и от того, выиграет ли Омега, зависит ваше будущее и будущее ваших детей. Запомните: вы здесь не бесплатно. Каждый будет получать жалованье рядового. А после того как с вашей помощью война закончится, вы получите расчет в размере трех жалований и на сезон будете избавлены от платы. Омега нуждается в вас, вы нуждаетесь в Омеге. Только вместе мы сможем победить, и на Пустоши воцарится порядок. Вместе к победе. Во имя правды. Славься!

Не задумываясь, Артур подхватил вопль, и над гарнизоном прогремело многоголосое «Славься!». От речи Отто тепло разлилось по телу Артура, он преисполнился новых сил и веры в счастливое будущее — для всех.

Приказ о повышении Лексу зачитали вечером последнего дня в гарнизоне. На следующее утро он получил нашивки капитана и вступил в командование ротой из пятидесяти человек, вторая рота — под началом капитана Тойво — должна была идти следом. В роту Лекса вошел и наличный состав старого взвода, с которым он приехал в гарнизон, — кроме покойного Тео, естественно. Глыбу «за общий героизм» в очередной раз повысили из капралов в лейтенанты и поставили командовать танкерами.

Глыба Лексу обрадовался как родному: обмял, по спине так приложил, будто убить хотел. Барракуда, оставшийся в рядовых (видимо, на его долю героизма не хватило), тут же исчез в недрах флагманского танкера и вернулся с фляжкой. Лекс отказывался, отбивался, но его не слушали. Третий член экипажа, имени которого Лекс не помнил, отсыпался в кабине.

— Ну, капитан! — Глыба улыбнулся от уха до уха, во всю ширину своей рожи. — Как ты там говорил в первый раз? За Омегу?

— За тех, кого с нами уже нет, — отобрав у него фляжку, поправил Лекс.

Выпил. Давно прошло то время, когда самогон драл горло и слезы выступали на глазах. Но у танкистов жидкость была ядреной, Лекс чуть не подавился. Барракуда рассмеялся, у него не хватало трех зубов — одного сверху и двух снизу.

— А наш рядовой Кусака… Да ты его знаешь, капитан, он в танкере дрыхнет… — закурив, начал Глыба. — Так вот, Кусака-то из Москвы. Башмачник.[4]Изгнали его из клана за общее…

— Разгильдяйство, — подсказал Лекс.

— Разгильдяйство, правильно запомнил. Вот Кусака с горя и запил: на свой город войной идет, на свой, можно сказать, дом. А у него, наверное, еще родители живы. Вот скажи, капитан, — Глыба внезапно стал серьезным, — нормально это?

— Это приказ, — коротко ответил Лекс.

Пить с Глыбой и Барракудой ему расхотелось. Война вошла в жизнь Лекса и предъявила на него свои права: одно дело, когда едешь в гарнизон со взводом и по пути зачищаешь гидропонную ферму наркоманов, совсем другое — когда твоя рота выдвигается в поход к Москве, до которой не один день пути, и действовать предстоит по заранее определенному плану, а каждый метр пути контролируется из Цитадели. Тут забудешь и о панибратстве, и о развлечениях. Глыба недоверчиво ухмыльнулся одним углом рта (Лекс всю жизнь учился такой улыбке):

— Вас понял, капитан.

Барракуда отдал честь и скрылся в люке, прихватив с собой фляжку.

— Только, капитан, последний совет дам. Ты еще не воевал. Ты не понимаешь: мы — одна семья. Одной кровью мазаны. И от наших отношений, а не от твоей крутизны зависит, как мы будем сражаться. А приказ… Я приказов никогда не нарушал. И за свой экипаж отвечаю: мы не подведем.

Лексу стало неловко. Получается, он обидел лейтенанта, а ведь Глыба дольше служит и опытнее, конечно: в бою был, друзей терял. Танкист щелчком отбросил в сторону окурок. Скрывая неловкость, Лекс отвернулся и оглядел свою роту. Грузовики, шесть танкеров, полевая кухня, машина связистов. Ревут двигатели, наполняя утренний воздух вонью, перекрикиваются взводные, суетятся перед отъездом… К Лексу подбежал заместитель: все готовы, можно выступать. Лекс отдал команду и полез в танкер вслед за Глыбой.

За креслами на груде тряпья по-прежнему спал Кусака. Барракуда возился с приборами и на Лекса не смотрел, Глыба вообще сидел спиной к капитану. Маршрут Глыба знал, и сейчас Лексу оставалось только трястись на своем месте да завидовать тем, кто при деле. Но Глыба молчал недолго: либо решил, что выходка Лекса не стоит потраченных нервов, либо признал за капитаном право на командование.