Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майское тепло заливало улицы, текла река с красными флажками, растекалась по садам и бульварам.
Репродуктор висел прямо у подъезда Академика, и марши наполняли комнаты.
Вечерело — праздник бился в окна, спать Академику не хотелось, и было обидно проводить хоть часть последнего дня с закрытыми окнами. Да и прохлада бодрила.
Веселье шло в домах, стонала гармонь — а по асфальту били тонкие каблучки туфель-лодочек. Пары влюблённых брели прочь, сходились и расходились, а Академик курил на балконе.
— Эй, товарищ! — окликнули его снизу. — Эй! Что не поёшь? Погляди, народ пляшет, вся страна пляшет…
Какой-то пьяный грозил ему снизу пальцем. Академик помахал ему рукой и ушёл в комнаты.
Праздник кончался. Город, так любимый Академиком, уснул.
Только в темноте жутко закричала не то ночная птица, не то маневровый паровоз с далёкого Киевского вокзала.
Гулко над ночной рекой ударили куранты, сперва перебрав в пальцах глухую мелодию, будто домработница — ложки после мытья.
Академик задремал и проснулся от гула лифта. Он подождал ещё и понял, что это не к нему.
Он медленно, со вкусом, поел и стал ждать — и, правда, ещё через час в дверь гулко стукнули. Не спрашивая ничего, Академик открыл дверь.
Обыск прошёл споро и быстро, клевал носом дворник, суетились военные, а Академик отдыхал. Теперь от него ничего не зависело. Ничего-ничего.
У него особо и не искали, кинули в мешок книги с нескольких полок, какие-то рукописи (бессмысленные черновики давно вышедшей книги), и все вышли в тусклый двадцативаттный свет подъезда.
Усатый, что шёл спереди, был бодр и свеж. Он насвистывал что-то бравурное.
— Я люблю марши, — сказал он, отвечая на незаданный вопрос товарища. — В них молодость нашей страны. А страна у нас непобедимая.
Машина с потушенными фарами уютно приняла в себя Академика — он был щупл и легко влез между двумя широкоплечими военными на заднее сиденье.
Но поворачивая на широкую улицу, машина вдруг остановилась. Вокруг чего-то невидимого ковырялись рабочие с ломами.
— Что там? — спросил усатый.
— Провалилась мостовая, — ответил из темноты рабочий. — Только в объезд.
Никто не стал спорить. Чёрный автомобиль, фыркнув мотором, развернулся и въехал в переулок. Свет фар обмахнул дома вокруг и упёрся в арку. Сжатый с обеих сторон габардиновыми гимнастёрками Академик увидел в этот момент самое важное.
Точно над аркой висела на стене свежая, к празднику установленная, гипсовая пентаграмма Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Над вьющейся лентой со словами «Крепи оборону СССР», Академик увидел до боли знакомую — но только ему — картину.
Большой баллон охладительной установки, кольца центрифуги вокруг схемы, раскинутые в стороны руки накопителя. Пропеллер указывал место испарителя, а колосья — витые трубы его, Академика, родной установки.
Разобранная и уничтоженная машина времени жила на тысячах гипсовых слепков. Машина времени крутила пропеллером и оборонялась винтовкой. Всё продолжалось, — и Академик, счастливо улыбаясь, закрыл глаза, испугав своей детской радостью конвой.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
01 мая 2021
История про то, что два раза не вставать (2021-05-03)
— Все из-за этой гадости, — сказала она и, сорвав алый кушак Молодёжного антиполового союза, забросила в кусты.
Дж. Оруэлл. 1984.
Восхитительный эвфемизм «Про это» появился очень давно, задолго до телевизионной передачи.
Он витал в воздухе, вернее, был частью советского воздуха. В этом была какая-то странная оборотная сторона отечественных сексуальных экспериментов двадцатых и революционных теорий. Но дело не в том, а в том, что в русской литературе вообще довольно мало физиологии любви. Любви много, а вот физиологии — мало. Не сказать даже, что ЭТОГО много в остальной части мира.
Нет, про ЭТО и ТО много писали даже утописты, в своих внешне целомудренных книгах. По сути-то утопии оказались антиутопиями, и какое идеальное островное государство не ковырни, так обнаружишь кровожадный тоталитарный режим. То есть в утопиях прежнего и нынешнего времени есть две стороны — одна, «про ТО», про то, как устроена половая жизнь в рамках общества, как она регламентирована в идеальном или вообще, другом обществе.
Тут нужно сделать отступление о том, что утопия — антихристианская идея, как, впрочем, и большинство утопий, претворявшихся в жизнь.
В Утопии Мора христианства не знают. В Городе Солнца вместо религии царит астрологическая взвесь, в Новой Атлантиде, впрочем, героев, чтобы те имели возможность сойти на берег, заставляют поклясться муками Спасителя, что сами герои — не пираты, а также что они не проливали крови сорок дней.
Но это не христианство в обычном понимании.
Дальше — http://rara-rara.ru/menu-texts/pro_to
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
03 мая 2021
История про то, что два раза не вставать (2021-05-03)
— Говори ж ты! Неш это дело тоже как по рассуждению делается? Один соблаз действует. Ты с нею совсем просто, без всяких этих намерений заповедь свою преступил, а она уж и на шею тебе вешается. Вот и любовь!
Николай Лесков. «Леди Макбет Мценского уезда».
Теперь в продолжение к предыдущему посту:
Есть известный зачин всех историй о сексуальной культуре переходного времени. «В СССР секса нет», какие-то стёртые лица в телепередачах, ночные фильмы на так называемых дециметровых каналах, видеосалоны — но это именно стереотип.
Это даже не пролегомены к разговору о социальной культуре, это неполный набор стереотипов.
Сколки частных воспоминаний. В общем, то, что человек помнит о том времени сейчас, сложным образом присваивается всему обществу.
Литература при этом — особенно в области сексуального — очень странный инструмент.
Тут есть важное обстоятельство — при всём пафосе фантастики, которая предполагает конструирование моделей будущего, семья и семейные практики в этом будущем так и остались неописанными.
И со стороны социально-психологической, и даже (что легче) в части разных технических подробностей — и далее по ссылке в первом комменте.
http://rara-rara.ru/menu-texts/pro_ehto
И, чтобы два раза не вставать —