– Тебя и приперли, чтобы помог нам одного офицера в чувства привести. До сих пор в шоке после ранения, потерял оба глаза, теперь только с собой разговаривает. Не отвечает на наши вопросы. Его Петр зовут. Попробуй к нему обратиться, может, у тебя получится.

Невский показал здоровой рукой на кровать капитана Копейкина.

– Хм-м. Интересный случай. У меня в роте тоже был боец, у него на глазах земляк погиб, голову осколком начисто срезало, а того бойца вскоре контузило. Так он тоже долго потом сам с собой разговаривал. Кстати, в вашей медроте и лежал. Я его навещал несколько раз. А очухался он, когда стали ему письма из дома читать, тут он и пришел в себя. Не сразу, конечно, но сработало.

– Отлично, Саша! Великолепная идея. Вот видишь, не зря тебя к нам принесли.

– А кто это весь забинтованный у вас? Обожженный что ли?

– Точно, это наш Сергей, врач батальона, ему здорово досталось. Но парень держится мужественно. Как видишь, есть и те, кому пришлось хуже.

Кроха промолчал. Потом достал из-под подушки пачку сигарет, не спеша, щелкнул зажигалкой.

– Александр, здесь же нельзя курить, – подал голос Николай Красько. – Нашему Сереге и так тяжело дышать – ожог дыхательных путей у него.

– А мне врач разрешил в моей палате курить. Извините, мужики. – Он торопливо загасил сигарету об пол. – Та к как на счет чтения писем для этого парня?

– Конечно, попробуем, надо врачу сказать. Хорошо бы еще найти такие письма. Ты-то сам как ранение получил? Мы и, правда, с тобой не раз «пересекались» в бригаде. Хорошо тебя помню. Чай, в одной столовке кормились.

– В середине января подорвался на мине. Возвращались домой с задания, прямо у въезда в расположение бригады наскочил на своей БМП на свежую «закладку». Главное, утром там же проезжали – все было нормально. Когда успели эти суки установить?! Совсем близко уже подбираются к военному городку. Мой водитель погиб почти сразу, а мне обе ноги перебило. У других бойцов тоже разные травмы были, но не опасные для жизни. Меня практически сразу в наш Кандагарский госпиталь переправили. Хорошо все сделали врачи, обе ноги сохранили. Я на следующий день даже обрадовался, мол, легко отделался. Несколько дней все шло нормально. А потом…

Капитан надолго умолк. Снова достал из-под подушки сигареты, прикурил дрожащей рукой от своей зажигалки. Выпустил длинную струю дыма. Вспомнил, видимо, о просьбе. Тут же потушил сигарету, скомкал ее и бросил в открытую дверь. Продолжил хриплым, «осевшим» голосом:

– А потом начались осложнения. Ноги загноились. На перевязках я задыхался от вони из своих ран. Долго врачи боролись за сохранение ног. Потом стали говорить об ампутации на уровне середины голеней. У меня там были переломы-то. Но я не соглашался ни в какую. Позже на специальном самолете переправили сюда, в Кабул. Я уже ничего не соображал. Температура была очень высокая. Вроде гангрена началась. Чтобы жизнь спасти мне обе ноги и отняли на уровне середины бедер. Вот теперь и стал таким…

Капитан лег на спину и закрыл глаза рукой. Все молчали, пропуская через себя чужую боль. Еще одна исковерканная судьба. Еще одна молодая жизнь погублена на корню.

– У меня тоже ампутация прошла на этом уровне. Правда, одна нога. – Первым нарушил молчание Николай. – Но я планирую остаться в армии еще. Конечно, я врач, мне могут подыскать местечко «теплое». Может, и в госпитале будет должность. Но тебе, Саня, сложнее найти место в строю. Но есть же масса должностей нестроевых! Наконец, в военкоматах можно служить. После Великой Отечественной войны вон, сколько инвалидов было, но многие с ужасными последствиями травм оставались на службе. Так что, Саша, настраивайся на дальнейшую службу в военкомате какого-нибудь областного города. Не меньше! А-то и в столице нашей Родины городе Герое. А что? Заслужил! Пусть они там подвинутся для геройского парня, который честно исполнил свой интернациональный долг (будь он не ладен!). Протезы сейчас неплохие научились делать. Это не деревяшки, на которых наши отцы и деды прыгали после той войны.

Николай Красько даже уселся в кровати, жестикулируя руками, добиваясь большей убедительности. Александр Кроха тоже сел на носилках и исподлобья наблюдал за товарищем по несчастью. Что-то все же изменилось в его настроении, в его взгляде.

– Я десантник! Собирался посвятить этому всю жизнь. Закончил еще в Калинине «кадетку». И вдруг я буду сидеть и перебирать бумажки, штаны просиживать? – капитан сказал уже спокойным голосом. Кажется, внутренне он сам склонялся к такому решению. – А что, могут все же и без двух ног в армии оставить служить?

– Конечно, Саня, конечно! Каждый год число инвалидов из Афгана увеличивается. На «верху» тоже об этом вынуждены думать. Ничего, напишем с тобой рапорт на имя министра Обороны, он и разрешит нам дальнейшую службу. Попомни мое слово. Так что, кончай «киснуть» и настраивайся на новую жизнь.

Красько широко улыбнулся и снова лег. Невский с восторгом смотрел на старшего товарища. Вот это работа! Похоже, ему удалось посеять надежду в душе покалеченного десантника.

Когда солдатики из команды выздоравливающих спустя несколько минут выносили носилки с капитаном, Кроха на прощание произнес:

– Мужики, найдутся письма для этого слепого парня, зовите меня, я могу ему почитать. У меня уже был хороший опыт.

Гостя унесли. На несколько минут в палате стало тихо.

2

Неожиданно заговорил Сергей Сомиков:

– А мне уж не придется в армии послужить. Да и выживу ли – вот вопрос?

Николай откликнулся мгновенно:

– Серега, ты эти вредные мысли выбрось из головы! Ведь ты один у матери своей, кто ей поможет на старости лет? Подумай о ней! И чтобы мы в палате больше такое не слышали! Ишь, чего удумал?! Одного тут давеча приносили, так он, паршивец, хотел с собой покончить, и ты теперь о смерти заговорил. Черт знает, что такое! Умереть – много ума не надо. Но надо жить. Стисни зубы – и живи! И, как писал Василий Макарович Шукшин: «Надо жить… Надо бы только умно жить…» Вот и думай теперь, как этого добиться. А времени у тебя теперь навалом, хоть завались.

– Я думаю, Сергей, для тебя хорошим шансом должен послужить Ленинград. Есть там целая клиника, где лечат термические повреждения. Там такие «светила» работают, вытаскивают из куда более тяжелых случаев. Из всей площади ожога у тебя ведь глубоких повреждений (степени III Б и IV) меньше 40 процентов? – Невский уверенно вступил в разговор. Об ожогах он знал много – в своей врачебной практике приходилось сталкиваться. Дождался, пока Сомиков неуверенно кивнул головой. Продолжил говорить. – Ну, вот. А это главное. Поверхностные ожоги (II–IIIА степени) тебе залечат. Врач говорил, что давно уже заказан для тебя прямой самолет до Ленинграда. Вот и успокойся. При первой возможности тебя перевезут в город на Неве. Еще мы на твоей свадьбе погуляем. Если позовешь, конечно.