он спас меня от убийствен­ного пьянства, поскольку знать и чиновники в Бактрии вели куда более умеренную жизнь.

В те годы я достаточно близко сошелся с Гистаспом. Этот спокойный и мудрый человек, не любящий славы и лишних волнений, верно, проживет до ста лет. И странное дело: его сын Дарий по внешности и характеру всегда более походил на Кира, своего дядю, нежели на своего отца.

Нам хватало на вечер всего одного кувшина сладкого согдианского вина, гревшего кровь и смягчавшего чувства. Как последователь Зороастра, брат персидского царя любил повествовать о великой войне Света против Тьмы, Добра против Зла, справедливого бога Ахурамазды и его чистых духов против лживого Аримана и его демонов. «Когда-ни­будь очистительный огонь испепелит вселенную, проник­нутую Злом,— говорил он,— а затем Ахурамазда воссоздаст справедливый мир, в котором уже не будет ни лжи, ни смерти, и пошлет души праведников населить новую землю под новыми небесами».

Жители Бактрии всегда считали степных варваров воп­лощением злобных стихий. Даже тех скифов, с которыми мирно торговали. Так говорил о них и Гистасп: «Эти скифы не построили ни одного города и не вспахали ни одной борозды. От них можно ждать только разрушения и смерти. Временами злые духи вселяются в них, и тогда их орды гибельным вихрем проносятся по цветущим стра­нам».

Я вспоминал Азелек. Тогда странное, противоречивое чувство охватывало мою душу и заставляло тяжело вздох­нуть.

В ту пору массагетами повелевала царица Томирис. В восточных сатрапиях державы это имя знали все. Меньшее число людей знало, что у Томирис есть младшая сестра, которую зовут Азелек. Совсем немногие знали, что у Азелек есть дочь, Сартис. Всего четверым было известно, кто отец этой девушки.

И вот однажды, подобно стойкому западному ветру, в Бактрию потянулись вести о том, что Кир, царь Вавилона, царь стран, собирает большое войско, чтобы двинуться на скифов и завоевать кочевых варваров вместе с их бескрай­ними пустынями.

— Полагаю, что мой брат исполняет волю Ахурамазды,— сказал Гистасп после долгих раздумий.

— Значит, по наущению Ахурамазды царь упреждает тот день, когда темные духи сойдут на землю и вселятся в скифов? — спросил я Гистаспа.

— Это было бы лучшим объяснением желаний моего брата,— сказал Гистасп.

«Во всяком случае, настало время, когда царь начал опасаться за жизнь своей дочери,— подумал я.— Опасения оправданны, если он все больше сомневается в своем сыне».

Чем ближе подходил Кир со своим великим войском к пределам Бактрии и Согдианы, тем большее воодушев­ление поднималось среди жителей этих стран. Все принимали персидского царя за посланца Ахурамазды, которому надлежит покорить всех кочевников и навсегда избавить мир от губительного вихря пустынь. Даже осторожный Гистасп впервые начал считать войну делом совершенно не­обходимым и неизбежным.

Меня же впервые обуревали недобрые предчувствия.

И вот однажды ночью мне приснилось, будто я сам охочусь на огромного вепря и загоняю зверя в ущелье, откуда тому нет никакого выхода. Попав в ловушку и упе­ревшись в каменную стену, вепрь поворачивается ко мне, а я вдруг осознаю, что преследовал его, не имея при себе никакого оружия. Однако при этом чувствую, что за мной по пятам следует Азелек. Отступать стыдно. Я спускаюсь с коня и, как некогда Кир, медленно иду навстречу вепрю, веря в то, что, как только зверь бросится на меня, Азелек спустит тетиву и стрела, попав вепрю точно в глаз, поразит его насмерть. И вот когда до вепря, оскалившего пасть, остается всего несколько шагов, я невольно оборачиваюсь и замечаю, что в ущелье пусто. Я один. Нет Азелек. И значит, нет ни помощи, ни спасения.

Я очнулся в холодном поту и услышал, что кто-то в ночи крадется вдоль стены дома.

Тот Кратон, который успел поседеть на службе у пер­сидского царя, безнадежно отстал от того юного, полного сил Кратона, который некогда отправился убивать персид­ского царя. Второй уже прыгнул бы на голову ночному охотнику, а первый, потея впопыхах, еще только спускался во двор, поскольку уже опасался выскакивать из высокого окна.

В ту ночь на чистом небе светила полная луна. Я решил дождаться гостя в тени, замер в углу дворика и напряг слух. Чужак, обходя дом, бросил через ограду камешек, проверяя, нет ли собаки. Потом долго стоял без движения. Он был опытным охотником. Затаив дыхание, я подождал, пока он снова двинется с места, и, осторожно смочив по­лотенце в бадье, у колодца, обернул мокрой материей ниж­нюю часть лица. Ведь как тут было не вспомнить травку Цирцеи.

И вот охотник появился. Он легко взобрался на гли­нобитную ограду моего скромного бактрийского дома и почти бесшумно спрыгнул во двор.

Сердце мое едва не разорвалось!

— Азелек! — глухо выдохнул я в повязку и невольно вышел из тени.

Прекрасный «скиф» застыл посреди дворика в лунном свете. И никакого лука не было у него в руках.

Сорвав с лица повязку и подставив лицо луне, я глубоко вздохнул и вновь, теперь уже с неописуемым наслаждением повторил это варварское имя:

— Азелек!

Хрупкая фигурка не двинулась с места. И вдруг до меня донесся тихий голос юной девушки:

— Ты Кратон?

Я похолодел: не иначе как тень Азелек явилась ко мне лунной ночью из Царства мертвых. Ведь не могла же по­молодеть скифская царевна на двадцать лет!

— Кратон,— еле выговорил я онемевшим языком.

— Ты стар. Моя мать видела другого Кратона,— про­изнесла девушка на ломаном персидском.

Кровь ударила мне в голову.

Азелек прислала ко мне свою дочь. Дочь царя Кира!

— Зато Кратон видел точно такую же Азелек много-много лет назад,— ответил я ей.— Ты и твоя мать похожи, как два жаворонка, поющих высоко в небе.

Я поднял руки и сделал шаг ей навстречу. Она же отступила на шаг.

— Сартис! Во имя твоих богов приглашаю тебя в свой дом разделить со мной трапезу,— сказал я ей,— Очень хочу посмотреть на тебя при свете живого огня.

Девушка, не ответив ни слова, бросила что-то мне под ноги.

Я нагнулся. На камнях блестела половинка золотого медальона. Подняв тайный знак, я сказал:

— Сартис! Мне нечего показать тебе. Вторую половину забрали у меня твои соплеменники на невольничьем рынке в Нисе.

Фигурка дрогнула.

— Ты Кратон,— с облегчением вздохнула Сартис.

— Неужели мы всю ночь так и простоим в темном дворе? — с улыбкой спросил я.

— Ты должен сказать царю,— твердым голосом пове­лела мне дочь Азелек.— Твоему царю нельзя воевать с нами. Он не знает нашего закона.