Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дорого стоит, – почесал в затылкешофер, – очень далеко ехать.
Ну вполне в провинциальном духе. Вокзальнаяулица в противоположном конце города.
– Сколько?
– Ой дорого, – продолжал сокрушатьсяводитель, – к чему тратиться? Садитесь на трамвайчик.
И он ткнул пальцем в небольшую группкузамерзших граждан, переминающихся с ноги на ногу.
– Долго ехать?
– На трамвае – часа полтора.
– А на машине?
– Минут десять, но дорого, вам неподойдет.
– Сколько? – прервала я его стоны,ожидая, что мужик сейчас выдаст: «Как минимум сто долларов».
Шофер секунду поколебался, потом еще разокинул взглядом мою куртку, сумку, сапоги и решил, что может требовать помаксимуму:
– Десять рублей.
Едва не расхохотавшись, я села в машину исказала:
– Действительно дорого, но я тороплюсь.
Задыхаясь и издавая предсмертные стоны,«Жигули» покатили, подскакивая на бесконечных выбоинах. Летом городок,наверное, смотрелся неплохо, но сейчас выглядел ужасно.
Вокзальная улица, длинная и изломанная,оказалась на другом конце Качалинска. Лихо затормозив возле облупившегосядвухэтажного барака, машина заглохла.
Я вошла внутрь. Узкий коридор с выкрашенныммасляной краской полом встретил закрытыми дверями комнат и букетом всевозможныхзапахов: щей, перегара, кошачьей мочи. Но сильней всего тут пахло бедностью,даже нищетой.
Я постучалась в первую дверь. Высунуласьтолстая тетка в застиранном халате:
– Чего надо-то?
– Где найти Полину Нестерову?
– Если под забором не валяется, то угастронома стоит, – сообщила добрая соседка.
– Комната ее где?
– Последняя слева, – буркнула баба иисчезла.
Я дошла до указанной двери. Она оказаласьнезапертой. Впрочем, красть здесь было нечего.
Окно, не мытое, пожалуй, лет десять,прикрывала прикрепленная кнопками газета. На подоконнике стояла засохшаягерань, вокруг валялись окурки. На круглом столе – черная чугунная сковородка сзасохшими остатками чего-то несъедобного. Рядом примостилась щербатая чашка сотбитой ручкой. Кровать с железными спинками и шишечками не застелена, простыниприобрели цвет асфальта. Единственный стул с продавленным сиденьем угрожающепокачивался. На вбитых в стену гвоздях висела одежда хозяйки. Старое драповоепальто с потертым меховым воротником и ярко-красная кофта с игривой надписью«Kiss me».
Я вздохнула и пошла к гастроному искатьхозяйку. Возле магазина кучковалось несколько помятых личностей с опухшимимордами.
– За бутылку отведете к ПолинеНестеровой? – спросила я.
– Конечно, – засуетился плюгавыймужичонка в кроличьей ушанке, – гони пузырек.
– Сначала баба, потом ханка, –оборвала я его.
– Да вон на ящичках спит.
Я купила мужику жидкость с невероятнымназванием «Качалинская отличная горькая настойка» и двинулась к ящикам.
На голых фанерках мирно похрапывала в стелькупьяная тетка. Я огляделась по сторонам, соскребла немного снега с ближайшеймашины и сунула ей за шиворот. Ноль эмоций. Вокруг захихикали. Однасердобольная старушка посоветовала:
– Эдак ты ее никогда не разбудишь. Онапривыкшая к холоду, на снегу дрыхнет. Если уж очень надо, купи бутылку, откройда к морде поднеси, живо вскочит. Только если она у тебя чего сперла, ненадейся, не вернет, моментом любой товар на водку меняет.
Поблагодарив бабульку, я приобрела еще одну«горькую», содрала алюминиевую нашлепку и подсунула спящей красавице. Черезсекунду на меня глянули такие родные Ларискины глаза… Даже не заглядывая впаспорт, можно было сказать: это Полина. Цвет ресниц, форма бровей – всеточь-в-точь как у Ларисы, нет только в глазах искорки, делавшей Люлю стольпривлекательной. Взгляд тусклый, почти безжизненный. Легкий интерес возник вмутноватых зрачках, когда они сфокусировались на бутылке.
Баба села на угрожающе дрожащих ящиках,потрясла всклокоченной головой и прохрипела:
– Дай!
В моей богатой мужьями жизни имелся одиналкоголик. И я великолепно знала, что тетка, пока не выпьет, невменяема.Протянутую бутылку алкоголичка ухватила твердой рукой и сделала гигантскийглоток. Так путник глотает иссохшими губами ключевую воду.
Настойка оказала целительное действие. Полинадаже попыталась улыбнуться и просипела:
– Ты кто?
– Ларису помнишь?
– Кого?
– Сестра у тебя была Лариса, помнишь?
– Ты кто?
– Ларису помнишь?
– Кого?
– Сестра у тебя была Лариса, помнишь?
Баба попыталась сосредоточиться, но, очевидно,мысли в голове расползлись, как тараканы, потому что она сказала:
– Да, не помню.
Досадно. От пьяницы еще можно было чего-тодобиться, но от кретинки толку никакого. Тетка допила бутылку и через секундуснова захрапела на ящиках. Я постояла несколько минут в задумчивости, затемстала обозревать обклеенный объявлениями фонарный столб. Так, чинимхолодильники, пылесосы, телевизоры, уничтожаем клопов, перевозим мебель. Вотоно: выводим из запоя. Я вытащила телефон и набрала номер.
Вскоре к магазину подъехал «рафик» защитногоцвета с красным крестом на окнах. Высунулся парень в весьма грязном халате ибодро осведомился:
– Где клиент?
– Здесь, – ответила я и ткнулапальцем в ящики.
Фельдшер вылез и в задумчивости уставился наПолину, потом вынес вердикт:
– Большое поле для деятельности. Дорогостанет.
Местные стоны о безумной стоимости услугначали меня раздражать:
– Сколько?
– Двести рублей.
– Ладно.
– А то и двести пятьдесят, – заломилпарень, почуяв выгодного клиента.
– Хорошо, – согласилась я, – нонадо, чтобы девушка пришла в себя и смогла доехать до Москвы. И еще, учти,поезд в три часа дня.
– Девушка-розанчик,душечка-бутончик, – запел похмельщик, втаскивая безжизненную Полину в«рафик».