Снова пыль… И опять пыль… И еще – пыль… И еще… Но в шестой раз, когда он исследовал группу щелей у правой задней лапы кошки, невод его возвратился с добычей. Перевернув присоску, Саймон уставился на нее. Перед ним был квадратный плоский футлярчик, прозрачная, наглухо запаянная капсула как раз такого размера, чтобы поместиться в особой щели подставки, более глубокой, чем остальные. В капсуле хранился плоский серебристый диск, и Саймону вдруг показалось, что этот диск – одна иллюзия, что он в реальности не существует, а просто нарисован на футляре – крохотная серебряная луна, вписанная в голубовато-прозрачный квадрат.

Однако это было, конечно, не так. И Саймон уже догадывался о предназначении диска.

Подмигнув кошке, он сунул капсулу меж ее лап, рядом с мавританским кинжалом, и оглянулся на скатанный широким валиком ковер. Масрур лежал тихо, без движения: может, все его силы уходили на то, чтоб дышать, или он размышлял о дальнейшей своей судьбе. Среди музейных экспонатов племянник эмира смотрелся бы совсем неплохо… Но Саймон отбросил эту мысль. Он был никудышным таксидермистом; его стихия – охота, а не набивка чучел.

Не беспокоясь больше о Масруре, Саймон продолжил свои занятия. Бог троицу любит, и, руководствуясь этим правилом, он трижды проверил каждую из щелей, но уже во второй раз в них не было даже пыли. Закончив работу, он щелкнул кошку по носу, потер руки, положил крохотную капсулу на ладонь и поднес к глазам. Запрессованная в ней серебристая монетка блестела загадочно и маняще.

Еще стажером Учебного Центра он прослушал особый курс – у Кастальского, компьютерной души. Но говорилось в нем не столько о компьютерах, сколько об их возникновении, развитии и назначении – начиная с времен Чарльза Бэббид-жа, когда вычислительная машина была всего лишь совокупностью шестеренок и неуклюжих рычагов. Через сто лет появились электронные устройства, сначала ненадежные и громоздкие, но стремительно уменьшавшиеся в размерах, так что к концу двадцатого века компьютер можно было носить с собой. В стационарных системах миниатюризация оборачивалась увеличением мощности, что позволяло приблизиться к решению таких задач, которые еще недавно считались нереальными и фантастическими – к общепланетным компьютерным сетям и искусственному интеллекту. Но все это касалось тех электронных модулей, что хранят и обрабатывают информацию и скрыты от человеческих глаз, от рядовых пользователей, у коих компьютер ассоциировался прежде всего с экраном, клавиатурой и щелью для ввода дискет. Все эти устройства не могли быть слишком маленькими: на крохотном экране ничего не разглядишь, в крохотную клавишу не ткнешь пальцем, а крошечную дискетку не удержишь в руках. Но в начале двадцать первого столетия появился контактный шлем, своеобразный коммуникатор, связавший человека и компьютер почти в единое целое; теперь экран и клавиатура являлись голографическим изображением, вызываемым по мере надобности, и в своем первоначальном виде сохранились только в примитивных устройствах – в радиофонах и терминалах, в учебных компьютерах, в автопилотах глайдеров. Что же касается дискет, частично заменивших книги и письменные документы, они прошли несколько стадий миниатюризации, пока в 2036 году не был принят международный стандарт, сохранившийся без изменения в последующих веках. Саймон даже помнил древнюю меру длины, в которой измерялся диаметр компьютерных дисков, равный трем четвертям дюйма – чуть больше восемнадцати миллиметров.

Диск, лежавший на его ладони, был именно таким, ровесником двадцать первого столетия, вполне подходившим для современных машин. Диск “три четверти”, согласно древней терминологии… Его можно было прочитать – разумеется, если информация на нем сохранилась. Пожирая взглядом серебристую чешуйку, Саймон пытался припомнить, что говорил по этому поводу Кастальский. Теперь диски были почти вечными, и содержимое их терялось только с разрушением носителя, под механическим ударом или воздействием высокой температуры. Но Саймон знал, что так было отнюдь не всегда! На первых дисках данные хранились недолго, три-четыре года или даже месяцы… А этот?… Сделанный в двадцать первом веке?… Осталось на нем хоть что-нибудь, кроме неуловимой улыбки Чеширского Кота?…

Сердце Саймона билось неровно, и он глубоко вздохнул, обретая привычное спокойствие. Если б здесь, в пещере, нашелся компьютер или порт общепланетной сети… Весьма вероятно, компьютер тут был – в библиотеке, затерянный среди шкафов и сундуков, – но Саймон знал, что не рискнет драгоценным диском. Всякое обращение к компьютеру можно проверить, если не замести следы, а на это он не имел ни времени, ни желания. Равным образом ему не хотелось, чтоб эмир Абдаллах проведал, что за джинн прятался под лапками у белой кошки. Конечно, почтенный Сирадж ибн-Му-сафар ат-Навфали был эмировым предком, но Сергей Невлюдов являлся личностью совсем иного масштаба. А этот диск оставил именно он – Сергей, а не Сирадж, создатель Пандуса, а не супруг прелестной Захры! И что бы он ни захотел сказать, чем бы ни собрался поделиться, это принадлежало всем, всему человечеству, обитавшему в сотнях миров, а не одной лишь семье ад-Дин.

Однако унести находку, просто взять и унести, как диктовал служебный долг, Саймону казалось невозможным. Такой поступок мог быть описан многими эвфемизмами, принятыми в Конторе, – реквизиция, изъятие или тайное отчуждение, но Ричард Саймон считал все эти термины уместными, если речь шла о преступниках или врагах. Эмир Абдаллах не являлся ни врагом, ни преступником, а это существенно меняло дело: изъятие и реквизиция превращались в воровство. Всего лишь терминологические тонкости… Но Саймон предпочитал подаренное краденому.

Стиснув капсулу в левой руке, он взял с подставки узкий длинный клинок и направился к мавританскому воину. Пояс мавра был широким, из двух слоев кожи, отделанным потускневшим серебром; прекрасная ценная вещь, а кинжал с бирюзовыми ножнами еще лучше, еще ценнее. Пояс наверняка изготовили здесь, на Аллах Акбаре, а вот кинжал был старинным, и когда Саймон представил, сколько лет этому клинку, в голове у него началось легкое кружение. Может, он помнил Реконкисту, Сида и Абенсеррахов, может, – гибель и величие Гранады, или иные события, случившиеся на Земле – на той Земле, что была теперь покинутой и недоступной, как самая дальняя из галактик.

Саймон коснулся пояса, слегка оттянул его, просунул клинок между двух полосок кожи, расширил щель. Потом кинжал вернулся в ножны, а капсула, колыбелька джинна, упокоилась в этой щели и лежала там, молчаливая и незаметная, как непроросшее зернышко в теплой земле.

Покончив с этим делом, Саймон отступил на два шага, померился взглядами с грозным мавром и забыл о капсуле. Как было обещано, он проник в пещеру Али-Бабы, и теперь хозяин дарует ему частичку своих сокровищ – скромную, однако достойную свершенного подвига. Вот этот самый пояс и этот самый кинжал… Абдаллах снимет их собственными руками и поднесет ему – в награду и во искупление маленьких неприятностей.

Саймон направился к этим маленьким неприятностям, размотал ковер, снял присоску с физиономии пленника и поставил его на ноги. Потом сказал:

– Знаешь, Фахир, есть на Колумбии некий рыжий техасец, очень неглупый человек, и он советовал мне: подняв оружие, стреляй! Ты не выстрелил, и теперь я знаю, почему эмир не избрал тебя наследником.