Впрочем, если Коленкур предпочитал держаться в стороне от тайных агентов, были другие лица, которые проявляли в этом вопросе куда меньшую щепетильность, чем деликатный посланник. Прежде всего, это был маршал Даву, командующий «Эльбским обсервационным корпусом», иначе говоря, всеми французскими войсками на территории Северной Германии. Его штаб-квартира располагалась в Гамбурге. Затем — генерал Рапп, комендант крепости Данциг, наконец, командующий войсками герцогства Варшавского князь Понятовский. Даву, Рапп и Понятовский получали информацию от сотен шпионов и добровольных осведомителей.

Однако было бы наивно представлять работу этих людей как деятельность агентов, воспетых в современных шпионских сериалах. Даже называть её современным термином «французская разведка», как это делает в своей работе, посвященной этой теме[53], В. М. Безотосный, едва ли правомерно. Ведь, употребляя словосочетание «французская разведка», мы невольно вызываем ассоциацию с современной разведывательной службой — солидной структурой со специально подготовленными кадрами, с единым штабом и руководством, с планированием спецопераций и т. д. Ничего подобного в «наполеоновской разведке» не было и отдалённо.

Кто были тогдашние «разведчики»? Несколько торговцев, в основном евреев по национальности, которые подрабатывали тем, что сообщали сведения о передвижениях войск. Но все эти сведения были почерпнуты либо из визуального наблюдения, либо из разговоров подвыпивших офицеров в придорожном кабаке. На французов работало также немало поляков, в основном помещиков или состоятельных горожан, которые, большей частью, были агентами по идейным, так сказать, соображениям. Кто-то из польских осведомителей даже служил в русской армии в малых чинах. Но и они, не имея доступа к секретным документам, могли передавать только разговоры, слухи или виденное своими глазами. Ценность сведений подобной агентуры была невелика.

В России дело обстояло несколько иначе. Военный министр Барклай де Толли, как человек современных взглядов, далёких от щепетильности наивного французского посланника, организовал работу как стратегической, так и тактической разведки. В качестве военных агентов он направил офицеров в Дрезден, Мюнхен, Вену, Берлин, Мадрид. Что же касается Парижа, то здесь главную роль сыграл уже хорошо известный нам молодой офицер. Его деятельность по своему характеру была действительно близка к тому, что сейчас называется разведкой или шпионажем.

Красавцу Александру Чернышёву, одетому в изысканный полковничий (уже!) флигель-адъютантский мундир, пошитый по последней французской моде, было всего лишь 24 года. Юный полковник, фаворит двух императоров, женский любезник, известный ловелас, завсегдатай пирушек с золотой молодёжью Парижа, с которой он прошёл кампанию 1809 г. не слезая с коня с саблей в руках, пользовался всеобщим уважением, доверием и любовью. Пожалуй, он несколько перехватывал через край, так как был слишком надушен, разнаряжен, завит и даже немножечко подкрашен. В общем, его считали чрезмерно слащавым, но некоторым женщинам это нравилось…

Как уже отмечалось, Наполеон испытывал к молодому офицеру особое расположение и приглашал его везде и всюду. Кстати, на балу у Шварценберга Чернышёв тоже был и проявил храбрость и присутствие духа, помогая спасать из пожара жену маршала Нея, жену генерала Дюрока и жену сенатора Богарне, родственника Жозефины.

Наполеон не был, конечно, совершенным простаком и понимал, что красавец офицер, который постоянно вращается в его штабе среди французских генералов и высших сановников и, как говорили сплетни, даже завёл роман с сестрой императора Полиной (!), делает это всё не только из любви к искусству. Конечно же, он передаёт увиденное и услышанное своему начальству, конечно же, составляет подробные рапорты о беседах с императором, это тоже понятно. Но ведь и Наполеон говорил с ним, учитывая, что каждое его слово будет передано лично императору Александру и канцлеру Румянцеву. Всё это император понимал и рассматривал как естественную государственную необходимость.

Но Наполеон не догадывался, что красавец офицер не просто наблюдатель, который подобно Коленкуру сообщает светские сплетни и настроения общества страны пребывания, а настоящий разведчик в современном смысле этого слова. Этого император не подозревал и, даже когда ему сообщили, долго не мог поверить.

Начало разведывательной деятельности на территории Франции было для молодого офицера не слишком успешным. В своём письме, написанном в марте 1810 г. и обращённом к канцлеру Румянцеву, Чернышёв жалуется на трудности шпионской работы, сравнивая своё настоящее положение с тем, в котором он находился ещё совсем недавно в ходе кампании 1809 г.: «Я нашёл большую разницу в трудностях, с которыми приходится добывать сведения в Париже и в походной генеральной квартире. Там военные знают всё, и с небольшой ловкостью можно использовать их естественную откровенность, но здесь офицеры ничего не знают о делах. Приходится прибегать к людям не очень хорошего тона, и их можно заставить действовать, используя только ключик, которого у меня нет в руках», — прозрачно намекает светский любезник и тайный агент на необходимость прислать ему побольше денег…

Впрочем, в скором времени у Чернышёва появился и золотой ключик, и дверка, куда он вставляется. Ещё в 1804 г. русскому дипломату Петру Убри удалось завербовать служащего военного министерства М. Мишеля. С началом войны 1805 г. контакт был утерян, но в 1810 г. его снова нашел Александр Чернышёв. В то время как советник посольства Карл Нессельроде поддерживал связь с «кузеном Анри» и «Наташей»[54], от которых получал за хорошие деньги копии ряда конфиденциальных документов из министерства иностранных дел, Чернышёв стал успешно работать по военной линии.

С помощью Мишеля молодому офицеру удалось завербовать и ряд других чиновников. В результате была организована целая шпионская контора, которая работала по следующей схеме: императору два раза в месяц передавали подробнейшее расписание частей французской армии, их численности и размещения на данный момент.

В то время предосторожности при работе с секретными документами даже отдалённо не походили на современные. Чтобы передаваемые императору документы имели должный вид, их выносили из военного министерства и несли к переплётчику, который наклеивал бумажные листы на картон и переплетал всё красивой кожаной обложкой с золотым тиснением. Чернышёв сделал так, что по дороге документы доставлялись в то место, где молодой копиист по фамилии Сальмон переписывал все данные на уже заранее приготовленные и расчерченные таблицы.

Первую подробную таблицу французской армии Чернышёв отправил Барклаю де Толли 5 сентября 1810 г. Его рапорт, как и полагается, был составлен на изысканном французском языке (Чернышёв не употреблял другого языка для написания рапортов!): «Мой генерал! (Так обращаются к генералам во Франции.) В соответствии с желанием Вашей Светлости… иметь точные сведения о состоянии французской армии, и, зная всю важность этого предмета в современных обстоятельствах… я употребил все мои старания найти осведомителей в бюро военного министерства, и, приложив усилия к поискам, труды и большие денежные затраты (прозрачный намёк), я имел счастье преуспеть в этом полностью…» — с гордостью докладывал молодой полковник. Действительно, в руках русского разведчика оказались не просто сверхсекретные документы. Это были сведения о численности, составе и перемещениях наполеоновской армии, которых не имели в своем распоряжении даже французские маршалы. В результате для русского военного министра и для царя не осталось секретов относительно дислокации и состояния французской армии. В истории немного примеров, когда одна из сторон была информирована о противнике так же хорошо, как русское командование с середины 1810 до начала 1812 года, когда Чернышёв будет вынужден покинуть Францию.