Много дней спустя.

Солнце, стоящее в зените, снимало кожу с почерневших плечей. Сгоревшая кожа слезала со спины струпьями. Одинокий пустынный путник, покачиваясь, брел по барханам. Ноги обжигал раскаленный песок. Правая ступня была замотана в майку. В кусок материи, что когда-то был майкой. Был он пропитан кровью и всякий раз, опираясь на больную ногу, странник кривил почерневшие, запекшиеся коркой губы.

Растрепанные лохмотья, расползшиеся по швам ботинки с отвалившейся подошвой, иссушенное ветрами и солнцем почерневшее лицо, засаленные, выжженные волосы, потемневшие глаза безумца и бесконечно шлепающие в едва различимом шепоте губы. Даже самые близкие люди с трудом узнали бы в грязном оборванце, что одним своим видом привлекал столько мух, сколько хватило бы на несколько выгребных ям, некогда пышущего здоровьем юношу с вечной улыбкой на лице. Сейчас это было жалкое, ничтожное существо, слепо перебирающее подгибающиеся ноги. Руки существа то и дело поднимались к небу, и шепот становился громче. Сиплый голос можно было услышать:

— Ошибка. Ошибка. Одна ошибка. Золо — источник энергии, передатчик, создающий фон, заряжающий ее на Стерателя. Убрать фон, и она могла стать прежней. Не хватило минут, секунд. Месть, ярость. Меня обуяла ярость. Брат. Убила брата. Убить за брата. Убил. Но убил не совсем. Сердце можно было восстановить и завести. Они могли собрать ее. Он мог воскресить ее. Я все испортил. Все. Я думал, ее никто не будет хоронить. Этот полет. Дурак. Выкинул. Разбилась вдребезги. Он отскребал свою любовь по кусочкам от асфальта всю ночь. Что ощущал брат? Сколько мук я ему принес? Я не знал, что он воплотится вновь, как феникс. Никто не знал. Я убил, потому что хотел ее смерти. Я сам умер, когда перестал ощущать его. Он просто ушел за грань. Мне так показалось. Никто не может ощутить чужое Я. Это грань, за которую нельзя проникнуть.

Сглотнул, продолжая бормотать, перестав что-то видеть, замечать, куда ступает:

— Это не дух, блуждающий по астралу после смерти, это не постепенно развоплощающаяся душа после смерти. Эта связь просто оборвалась. И тут — фениксом из пепла. И перед глазами оплавленная секира. И в разбитом окне сотня метров от жизни до смерти. И безжалостная гравитация. Моя ошибка! Мои руки подтолкнули бренное тело к краю, мои отпустили в эту пропасть. Моя ошибка. Почто же эти руки не отсохнут? Я больше не человек, раз позволил зверю возобладать над собой. Леопард с радостью взял кровь врага. Вира не остановилась, пробивая кости и впиваясь в средоточие жизни. Ошибка. Моя ошибка.

Сема свалился лицом в песок. Кожу обожгло. Перевернувшись, всей спиной ощутил, как песчинки облепили мясо.

«Как мог я позволить себе обагрить руки кровью той, которую так долго искал Скорпион? Сколько лет знал ее? Неужели годы знакомства растаяли за время этой затянувшейся командировки с поисками? А Даня? Андрей? Неужели убил бы их с той же холодной решимостью, если бы они были на месте захваченной эмиссаром Валерии? Я опасен. Я не имел права на эту ошибку. Я как самурай, нарушивший кодекс бусидо. Только брат не взял моей жизни. Он вообще ничего не сказал. Я его понимаю. Что он мог сказать? Ничего. Убить за убийство? Нет, он никогда не поднял бы руку на брата. Он не убил бы Марию так глупо, вздумай она убить меня. Скорпион бы не ошибся. Он решил бы ту дилемму. И не позволил бы чувствам взять верх. Он бы не ошибся! Он не я. Это на моих руках кровь. И я не могу смотреть ему в глаза. Он ушел в лес, а я не могу просто прийти и попросить прощения. Или вложить нож ему в ладонь и броситься на него. Потому что он отдернет руку. Он брат и все делал для меня. Я тоже старался все делать для него. Но сам же воткнул в его сердце нож и разделил нас огромным каньоном. Нет у Леры могилы. Сожжена, и прах развеян. Прах, из которого восстал Скорпион. И память о ней осталось только во мне и брате. Так будет лучше всем. Знакомые, родня, для всех ее никогда не существовало. Меченый умеет чистить память. И образ веселой рыжей бестии стоит только перед ним и мной. Каждую ночь. Каждый день. Говорят, время лечит. Что ж, возможно скоро образ смажется и потускнеет. Годы затрут память. И забудется первая встреча после одной из первых тренировок, забудутся многие дни прогулок, путешествий, забудется вылазка в Китай, гиперборейский камень времени. Почему за всю жизнь попался лишь один? Где найти второй? Чтобы не мелькал перед глазами прогулочный катер, поезд „Москва — Хабаровск“, средиземноморский круиз. Они были так счастливы. Стекло, где отражалось счастье. И я разбил его. Окаянной секирой, которой сам же дал имя. Почему Меченый не позволяет мне умереть? Да, я снова разорву сердце брата, но разве вернутся в прошлое русло отношения? А все ошибка. Одна ошибка. Так ощущает себя раскаявшийся убийца, отбывая пожизненное. Мука, тянущаяся бесконечно не столько внешне, сколько в душе. Катарсис болью и жизнь прошлым. Тем моментом, который нельзя вернуть. А настоящее неумолимо. Так вот что ты хотел сказать мне, Лич. Ты, живущий прошлым в полусне. Ты, допустивший ошибку. Скоро. Скоро придет смерть и освобождение. По наставлению Меченого недели я брожу по пустыне, купаясь в этом горе. Не столько за себя, сколько за брата. Пытаюсь понять его мысли и чувства. Понять, принять и заставить себя просить прощение за то, за что невозможно простить. Я жалок и здесь лишь потому, что надеюсь на искупление, на очищение от скверны, как древний грек или римлянин. Но не знаю богов, у которых можно получить искупление, не ведаю их алтарей и понятия не имею, где искать те храмы, их обиталища. Пускай же кровь с моих рук уйдет в песок. Солнце испепелит тело, кости засыплет. А на том свете мы встретимся вновь, палач и жертва, и я получу искупление. Я дам ответ перед… перед…»

Сема приподнялся, ползя по песку и бормоча:

— Не тебе, Скорпион, давать ответ, пусть меня судит Творец. А я… Сегодня я должен выжить. Выжить, чтобы обломать рога тому, кто это все придумал, использовал меня, как пешку. И я не умру, пока не воткну новую секиру промеж рогов. Да, Велес, я выживу только для того, чтобы ты ответил за преданный арийский род и обман людей, доверяющих тебе и почитавших тебя. Я уничтожу тебя, покрыватель эмиссаров. Золо не обладал силой, способной вызвать Стерателя. Ты дал ему эту силу. Пусть Скорпион не убит, как сильно влияющий на баланс, но ты ловко вывел его из строя. Его, меня и многих других, кто за нас. За смерть Скорпиона мы бы мстили, а ты перехитрил нас.

Колени кровили. Полоса красного ширилась с каждым новым метром. Упорно полз, продолжая бормотать, словно это было важно. Важнее, чем уходящая в песок жизнь.

— Я должен объяснить это Скорпиону. Ты, Велес, явно не вмешиваясь в распри богов, собрал свой народ, свои армии и контроль над другими. Ты предал своих, вольных, покорив чужих, покорных. И вот истощенные распрями и войнами боги ушли, а ты стал единоличным правителем. И пресекаешь любые попытки изменить ситуацию в мире. Я не знаю, сколько людей борется против тебя. Это наша слабость. Мы всегда полагаем, что одиноки в своих стремлениях. И ты щелкаешь нас поодиночке, как орешки. Щелкаешь своей системой. Системой порабощения душ. Ты дергаешь ниточки веры, финансов и формируемых мнений, и этот мир чистилища никак не может стать другим. Ты замкнул причинно-следственные связи развивающегося мира, и называемый тобой баланс работает лишь на тебя. Потому и Стератель никогда не придет за тобой, только за теми, кто поднимается против эмиссаров. Тебе удобны инертные, эгоистичные отшельники и постоянные промахи аватар. Но знаешь что, Велес? — Сема последним усилием встал на ноги. — Слышишь?! Говорю тебе! Я буду той иголкой в твоей заднице, что сбросит тебя с теплого трона! Если Творец когда-нибудь заглянет в этот забытый уголок вселенной, то пусть слышит мои слова: я обломаю тебе все рога, Волохатый! За это положу свою жизнь!